Шрифт:
*
«Вот тебе бумага, вот авторучка — пиши, Аник».
«Здрасьте, я что, писатель, что ли?»
«Безделье — это болезнь, — поучает Герц, — а писание развивает ум и руку. Софер, то есть писец, — почтенное занятие; текст, наносимый на бумагу, — отражение разума и памяти, сохраненное на будущие времена…»
«Во завелся!..» — томится Аник, машинально трогая ладонью голову — как там волосы? растут. Вроде травки весной на лужайке — остренькие и коротенькие.
«…и то, что ты записал, перестает тяготить память. Пиши все, что помнишь, — о жизни, о детстве, о поступках…»
«А надо — о поступках-то? У меня этих поступков — чертова кошелка с гаком…»
«Надо. Ты должен понять их и избавиться от них, выбросить из себя в рукопись. Часто человек не понимает самого себя, поскольку не находит верных слов, которыми можно назвать то, что он делает».
Первые листов двадцать заполняются довольно-таки бессвязными отрывками, полными старояпонского очарования «Записок у изголовья» Сэй-Сенагон: «У нас был кот Цезарь, он был вор»; «В нашем доме было шесть этажей, и на всех этажах жили шлюхи». Аник морщил лоб, вымучивая по несколько твердых строчек, которые объединяла куцая, по-детски простенькая тема.
«Да лучше я словами расскажу! вы слушать будете?»
«Проговаривай вслух и записывай».
«Три листа напишешь, — дает Клейн задание, — и тогда еду получишь».
«Выкинь на помойку! К свиньям эту писанину, если не заплатите. В газете, говорят, репортеру по семь тыщ талеров за лист дают».
«Проснись, когда это было? За три листа — пятерку».
«Да чего я куплю на пятак?!»
«Сидишь дома — и сиди, пока тебе документы не сделали. Молодость вспоминай. Пять пятьдесят — последняя цена. Пиши мельче, а то размахался — на странице по двенадцать строчек. Ты что такими буквищами накалякал? зрение, что ли, село? Не придуряйся, знаю — ты в муху со ста шагов попадал».
«Кр-ровососы, — шепчет Аник, изливая злость в прочувствованных описаниях следователей, что изводили его в замке Граудин. — Один в носу ковырялся и потом сопли свои жрал; другой… ну, я про вас напишу, отведу душу!..»
Клейн читает и хохочет. Аник в обидах:
«Че ты ржешь, тупила, битюг кольденский? Все правда!.. Так и было! Слово даю. Ни полбуквы не соврал. А-а-а, знаю — в редакцию потащите, книгу делать — „Воспоминания убийцы“. Чур, мне пятьдесят процентов. Сами вы такое никогда бы не выдумали».
Клейн читает и мрачнеет.
«Что, и это правда?»
«А ты думал! Они, легавые, с гестапо жили по любви. Ну суки, что с них взять?! Псарь сменился — им какая разница? лишь бы в кормушке мясо было».
«Да-а, это бы в печать. Кое-кто, наверное, и сейчас в чинах и погонах, о ком ты настрочил…»
Но документов, сделанных для него, Аник не приемлет. Никак не хочет! Он их рвет.
«Ты! знаешь, сколько это стоит!..»
«Мне начхать. Дерьмо это. Фамилия черт-те какая, имя идиотское. Свою собаку так зови!»
Второй вариант Клейн ему в руки не дает, показывает издали. Аник норовит плюнуть, чтоб попасть.
«И слышать не могу! Нашлись отцы родные — назвать ребенка не умеют».
«Да как ты хочешь-то, скажи!»
«Аник Бакар, и точка. Я другого не приму».
*
«Совсем взбесился, — докладывает Клейн на третий раз, — прямо из себя вон лез».
«Ума не приложу, что ему надо, — Герц подпирает голову кулаком. — Тебя я назвал наобум — но ты не возражал!..»
«Зачем мне было возражать? — пожимает Клейн плечами. — Как было имя, так и осталось».
«Поясни, я не понял…» — Герц поднимает на него глаза.
«Клейн — мое имя, хоть и значится — фамилия. Ну, по смыслу то есть. Дома меня звали Изерге — Маленький Сын. Изи — маленький, эрге — сын, по-нашему. И Клейн — то же самое. Я и привык сразу».
«А, так вот оно что!.. — Герц встает. — Это рен! это же рен!!»
«Теперь я не понял», — сознается Клейн.
«„Рен“ по-египетски — имя души, ее суть, — речь Герца становится торопливой. — Имя дается при рождении, чаще матерью, и в любом случае — с ее согласия; а уж мать знает, кого родила! Аник! Aniketos — Непобедимый… Или — Бакар? это, кажется, от Baghard; bagan — сражаться, hard — твердый… Нет, не то. Фамилии повторяемы, имена — меньше. Сорок человек с фамилией Бакар не будут одинаковы… потому что имена их — разные. Aniketos! Клейн, надо искать вариант с именем „Аник“. И не иначе».
Позже, раскрыв заветную тетрадь, он добавляет в рубрику «Главные условия успешной инкарнации» пункт под номером he, 5:
«Для удержания воплощенного по эту сторону бытия его рен должно соответствовать изначальному. Если человек теряет имя, он перестает существовать».
*
Вариантов было пять. Все отвечали нескольким условиям — у девушек, одной из которых предстояло стать Марсель, не было родителей и близких родственников, все они пропали без вести в детском возрасте, лет десять назад, и розыск их был прекращен в предусмотренный законом срок. Кроме того, каждая имела заслуживающую доверия трогательную легенду.