Шрифт:
Скоро эти жгучие огоньки потухли в свинцовой дали.
И тут обоим им открылось странное зрелище.
На туманном берегу шагал высокий, пернатый муж с птичьей головой.
Белые перья топорщились на шее, когда он раскрывал свой желтый, орлиный клюв.
И сказал старик, указывая на мужа: «Вот орел: я пошлю его к тебе, когда наступит время.
«Ты уйдешь. Мы не увидим тебя. Пустыня страданий развернется вверх, вниз и по сторонам.
«Тщетно ты будешь перебегать пространства, – необъятная пустыня сохранит тебя в своих холодных объятиях…
«Тщетен будет твой голос…
«Но пробьет час. Наступит развязка. И вот пошлю к тебе орла».
Ребенок смотрел на пернатого мужа, шептал: «Орел. Милый…»Грянул ливень. Водяные потоки заслонили орла, и он потонул в тумане.Еще немного они помолчали, сжимая друг друга в прощальных объятиях.
Старик сказал: «До свидания… Там, в пустынях, жди орла…»
Старик уходил в туман, направляя свой путь к созвездию Геркулеса. Льющаяся сырость занавесила его.
Одинокий грот, точно разинутая пасть, зиял из туманной мглы, а над гротом торчали черные глыбы с бледно-мраморными жилками.
Вдоль их каменных грудей мчались туманные отрывки, облизывая эти груди, цепляясь за них.
На глыбах потешался Ветряной Царь, потрясая лохмотьями и взвывая. Мокрый, войлочный колпак, пробитый ливнем, грустно повис набок.
В руке он держал корявую раковину. Размахнувшись, разбил ее о камни в ликующем восторге.Иногда растрепанный отрывок тумана заслонял Ветряного Царя; но он с криком прорывал туманный обрывок, просовывал свою мохнатую, волчью голову, голося, как буревестник.
X
Буря ушла. Заря очистилась.
Морская поверхность казалась пересыпающейся бездной изумрудов вперемежку с багряными рубинами.
Ребенок сидел на сыром берегу, уронив голову на колени.
Бесконечная пустыня распластывалась вверх, вниз и по сторонам.
А старика уже не было с ним…
Толстый краб приполз к ребенку и сжал его в своих сухих, кожистых объятиях, словно прощаясь с ним навеки.
И потом вновь ушел в глубину.
Вдали показался парус и вновь скрылся из виду.А старика не было с ним…Морской гражданин, лысый, зеленобородый, курносый, привел выводок низколобых сыновей на ближнюю скалу и учил их низвергаться в пучину.
То он стоял на вершине скалы. В лучах заката горело пламенное лицо его; испуская ревы, он похлопывал себя по вздутому животу.
То с вытянутыми руками низвергался в изумрудную пучину, образуя своим падением рубиновый водоворот.
На скале топтались низколобые сыновья морского гражданина, потрясали руками с растопыренными, перепончатыми пальцами. Тихо покрикивали, испуганные высотой.
А толстопузый старик, нырявший в морских изумрудах, кричал им: «Ну-ка, ну-ка, сынишки… У кого хватит смелости?..»
Его зеленая борода плавала вокруг него, а лысина блестела на заре…
С удивлением ребенок смотрел на жизнь, еще недавно закрытую от его взоров, грустно вспоминая свое прежнее, закатившееся знакомство.Старика уже не было с ним…Темнело. Красный диск, пущенный из-за горизонта рукой великана, плавно возносился в вечернюю глубину.
Бледно-снежные, длинные» иглы, высоко замерзшие в небесах, составляли перистое облако. Точно позабытая сеть, оно двигалось по небу.
Засверкавший месяц попал в эту сеть и грустно мерк, пойманный в ловушку.
Ребенок засыпал. Ему казалось, что все осталось по-прежнему. А старика уже не было с ним…Засверкавший месяц, порвав коварную сеть, продолжал возноситься в безмятежную чистоту.
Часть вторая
I
Он проснулся. Был мрачно-серый грот. Раздавался знакомый шум моря.
Но не было так: разбудила супруга. Бегала вдоль маленьких комнат. Шлепала туфлями. Ворчала на прислугу.
Все напоминало, что сон кончился. Пропал безвозвратно.
Ушел до следующей ночи.
Знакомый шум моря по-прежнему раздавался из-за перегородки, оклеенной дешевыми обоями.
Но и это не было так: за перегородкой не было моря. Шипел самовар на круглом, чайном столике.
Вскочил как ошпаренный. Удивлялся, недоумевая, откуда вернулся, тщетно вспоминая, где был.
Припомнилось и время, и пространство, и он сам, магистрант Хандриков.
«Да-а», – сказал он, почесываясь, и стал надевать сапоги.
За утренним чаем сидели супруги Хандриковы. Вокруг них ходил неприятный ребенок с капризным, дряблым личиком.