— Нет. откуда у нас оружие?

— Одевайте детей и собирайтесь. Поедете с нами.

— Куда это я с вами поеду в такое время? Да еще с детьми? Им спать надо.

— Молчать! Собирайтесь! Быстро!

— Пойду оденусь, — сказала я.

Юркнула в спальню и захлопнула дверь перед самым его носом, повернув ключ в замке.

— Сеньора, откройте! Откройте сейчас же! — он стал барабанить в дверь.

— Мне нужно переодеться! Вы что, не понимаете? Извольте подождать! Хамство какое!

Я кинулась к магнитофону, находившемуся в шкафу, сияла с него магнитофонную бобину с записью радиограммы. Засунув бобину под нижнюю одежду, я стала одеваться. В дверь непрерывно барабанили. Сейчас ее сломают.

А в гостиной за деревянной декоративной обшивкой хранился наш последний отчет Центру, фотокопия которого была позавчера передана через тайник. Дело в том, что однажды при проявлении пленка одного из отчетов была испорчена и нас попросили повторить отчет, а это около пятидесяти страниц текста! Поэтому мы не уничтожали оригинал, пока не получали подтверждение, что отчет прочитан. Подтверждение, как правило, приходило через сутки. Кроме того, в тайнике на кухне хранились 5000 долларов.

— Сеньора! Откройте немедленно! Иначе выломаем дверь! — бесновался брюнет с усиками. Но ломать дверь все-таки не решился, хотя дверь открылась бы от удара ногой. Я открыла дверь, и он ввалился в спальню, ошалело озираясь.

Я вышла и стала собирать детей. Маленькая уже проснулась и хныкала, старшая держалась мужественно и с достоинством в присутствии стольких чужих дядей. Как впоследствии выяснилось, она запомнила многие детали. Ведь ей уже было около шести лет. И многие годы ей приходилось потом объяснять, что мы были на Кубе, с нами произошло недоразумение и что дяди с револьверами забрели к нам по ошибке. Я одела детей и вышла в гостиную, когда в дверь позвонили. Вся попрятались в коридор, один стал за дверью, у всех оружие на изготовку. Одни из группы захвата широко распахнул дверь.

— Проходите, — сказал о, приветливо улыбаясь, держа пистолет за спиной.

Как только человек вошел, его тотчас окружили вооруженные люди и обыскали. Это был наш приятель Серхио, владелец турбюро, родственник нашего друга Игнасио. Он принес билет на самолет в Чили, ведь «Вест» должен был улететь на следующий день. Растерянная улыбка застыла на его круглом добром лице.

— Видишь, Серхио, какой тут у нас театр? — сказала я ошарашенному Серхио, молодому, но уже лысоватому парню. — Но все это недоразумение, скоро во всем разберутся и нас отпустят.

Он продолжал молчать, очевидно находясь в состоянии легкого шока.

Через минуту нас вывели, его же оставили в квартире. Серхио был последним из наших знакомых, кто видел нас, и был фактически единственным свидетелем нашего ареста. В доме никто так и не видел, как нас увели. Утром, когда его отпустили, он, несмотря на запрет, рассказал нашим друзьям о случившемся. Луис пошел прямо к начальнику Федеральной полиции, с которым был знаком, чтобы прояснить нашу судьбу или хотя бы позаботиться о детях. Его вежливо послали куда подальше и велели помалкивать о том, что ему известно. Это все мы выяснили потом в процессе общения с охранниками и с американцами тоже. Ведь мы находились в их компании пятнадцать месяцев и нас они уже принимали за своих.

В сопровождении двух агентов контрразведки мы вышли на лестничную площадку и пошли к лифту. Малышку я несла на руках, старшую дочь вела за руку.

В доме царила мертвая тишина. На улице у подъезда стояла черного цвета машина с зашторенными стеклами. Нас посадили в машину. Ехали довольно долго. Наконец, остановились у одноэтажного здания, перед входом в которое стоял полицейский с автоматом. По-видимому, это был полицейский участок. Одет полицейский был в форму полиции провинции Буэнос-Айрес. Нас ввели в какое-то помещение, напоминавшее приемную, но совершенно без мебели, и велели сесть прямо на паркетный пол.

Через некоторое время в комнату вошел лысоватый, смуглый маленький человек с тоненькими, аккуратно подбритыми усиками-шнурочками. Его черные, как маслины, влажные глазки злобно уставились на нас.

— Вы знаете, почему вы здесь? — спросил он высоким резким голосом.

— Нет, сеньор, понятия не имею.

— Вы — русские шпионы, которые приехали в нашу страну заниматься подрывной деятельностью.

— Никакие мы не шпионы, я понятия не имею, что вы такое говорите.

— Допустим. Но вы использовали нашу страну для ведения своей шпионской деятельности, не так ли?

— Помилуйте, о какой такой еще деятельности вы говорите? У меня дети.

— Вам лучше сказать все правду! Ваш муж нам уже все рассказал. Он во всем признался, и будет лучше, если вы тоже все по-хорошему расскажете.

— Что значит— по-хорошему? Что, может быть еще и по-плохому?

— Да! Может! Для начала мы у вас на глазах будем пытать ваших детей. А затем и за вас примемся.

— И ваша католическая вера вам это позволяет?

— Оставьте в покое нашу веру! Она не про вас, атеистов-материалистов! Бог нас простит, если речь идет о Родине.