Анна Иоанновна вцепилась клещами в старинный окладень.

Раздался хруст, и она вытянула камень… Брызнуло алмазами!

– Ваше величество! – закричал Одоевский, на колени падая. – Караван из Китая уже вышел… везет вам камней всяких! На что палату-то раздергиваете? Русь-то… Русь! Простит ли мне?

Щипцы в руке Анны придвинулись к ноздрям Одоевского:

– Ой, князь! Коли войду во гнев, так быть тебе рвану… Не мешай величеству моему радость иметь.

И после этого дня крепко запил князь Одоевский.

Громом грянула весть, что казна пуста: нет денег!

Анна Иоанновна рухнула перед иконами:

– Боженька милостивый! За что наказанье мне придумал? Или грешна уж я так?.. Куды деньги подевались, ежели годочка ишо не отцарствовала я? Господи, вразуми ты меня, вдовицу бедную! – Вскинулась с колен. – Андрея Иваныча ко мне… живо!

Тот же миг предстал перед нею Ушаков.

– Да не тебя звала я… Другого Андрея Иваныча надобно!

И явился другой Андрей Иваныч – Остерман. Он быстро нашел козла отпущения, на которого всю беду свалили:

– Великая государыня! Позволь, и на инородцев подлых еще по сорок копеек в подать ихнюю лишку накинем?

– Накинь! – велела Анна. – Да человек нужен при финансах моих. Чтобы служил столь верно мне, как фактор Либман графу Бирену служит. Ведаешь ли – кому финансы можно доверить?

– Желательно, – задумался Остерман, – чтобы лишней хулы не стало, определить к финансам природного русского. Да чтобы, обиды прежние претерпя, он особливую доверенность к вам имел. И такой человек есть… Румянцев Александр!

– Зови его. К себе приближу и в милость допущу. Молиться буду, дабы не помереть мне в нищете унизительной… Вот уж не думала, с Митавы отъезжая, что на Москве бедствовать стану!

Пылкие молитвы Анны Иоанновны дошли и до покоев Бирена.

– В самом деле, – рассуждал обер-камергер, – куда делись все русские деньги? Неужели богатство России – это сказочный миф? Не может быть, чтобы Россия не могла прокормить… двор! Тут что-то не так. А вот что не так – это мы сейчас выясним.

– Прелестнейший господин, – сказал Лейба Либман, – все деньги лежат на кладбище. Русские хоронят деньги, доверяя их лишь земле.

– Черт бы их побрал! Для денег существуют карманы…

Кейзерлинг тоже был искренне возмущен:

– Русские запустили свою страну. Я всегда говорил, что России нужен хозяин. Образованный и твердый!

– Зовите сюда обер-гофмаршала Левенвольде, – распорядился Бирен. – Этот малый давно живет в России, он, надеюсь, ответит…

Рейнгольд Левенвольде вырос на хлебах русских.

– Могу! – согласился он. – Могу пояснить… Полтора миллиона мужиков русских куда-то провалились к черту! Они обозначены на бумаге, как существующее население империи. Но их нигде не разыскать! Они бежали, и с них уже ни копейки не получишь…

– Глупости, – хмуро отозвался Кейзерлинг. – Надо просто заставить русских отдать недоимки. За себя и за бежавшего!

Обер-гофмаршал Левенвольде взмахнул широкополой шляпой:

– К тому не мог приучить русских и Петр Первый с дубиною.

– А мы приучим, – ответил Бирен. – Вот твоя шляпа, Рейнгольд! Видишь? Французы столь долго загибали поля своих шляп, что получилась треуголка. Так и русские: лет десять посгибаются, а потом их уже не разогнешь! Только для этого надобны не коллегии с болтунами-президентами, а – экзекуторы! И не одна дубина Петра, а целый лес дубин… Русские – ужасные скопидомы, они любят копить. Банков не знают, а прячут все в землю!

– Я их тоже понимаю, – вздохнул Либман. – Отдавать накопленное всегда жалко… Разве не так?

Барон Корф сказал в завершение разговора:

– Послушайте! Кто вы такие? В том числе и я? Почему мы вершим здесь дела русские? Согласен – мы служим при дворе… Россия же – не двор! Так стоит ли залезать в дела народные? Я пригляделся и вижу теперь, что русский человек умен и здрав, он благороден и смышлен… Не хуже нас! Да я с улицы приведу вам Гракхов новых и Сенек! Не плюйте в душу русскую… Ох, как это может жестоко обернуться для нас!

– Ну, ты безбожник известный, – отвечали ему…

С докладом к Анне Иоанновне явился Анисим Маслов.

– Наслышан я, – сказал обер-прокурор, – что вы о финансах печетесь? То можно исправить, и человек в империи для того сыщется… Верховник бывый, князь Голицын Дмитрий Михайлович!

Анна Иоанновна велела звать из Архангельского князя. Явился он, и царица о нуждах своих ему долго рассказывала, на судьбу жалуясь. Голицын усмехался – кривенько.

– Сказывали мне, что болен ты, князь, потому и в Сенате тебя не видают… Правда ль то?