— Погодите, — сказал Бискар. — Дайте мне бумаги, чернил и перо!

На листе, поданном ему Дьюлуфе, Бискар написал крупными буквами:

ЗАКРЫТО ПО СЛУЧАЮ СМЕНЫ ХОЗЯИНА.

На этот раз Дьюлуфе не мог удержаться от изумленного восклицания.

— Как! Смена хозяина!… А я, что же со мной будет?

— Пожалуйста, без разговоров, — сказал Бискар. — А вы, голубушка, наклейте это на ставни и убирайтесь поскорее!

Почтенная матрона бросила взгляд своего единственного глаза на Дьюлуфе. Она испытывала непреодолимое желание воспротивиться. Но великан утвердительным жестом приказал ей повиноваться. Она, ворча, покорилась, и минуту спустя, окна были прикрыты тяжелыми ставнями с железными засовами. Затем матрона исчезла, обещав возвратиться через час. Бискар зажег свечу и, подойдя к Жако, убедился, что он по-прежнему крепко спит. Лицо молодого человека, откинутое назад, носило на себе отпечаток сильного утомления, но, несмотря на бледность, оно сохраняло природную красоту и изящество, которые в любом другом, кроме Бискара вызвали бы невольную симпатию. Но бывший каторжник, стиснув зубы, глядел на юношу с гневом и ненавистью.

— Дьюлу! — бросил он.

Дьюлуфе подошел. Бискар кивнул на спящего.

— Не правда ли, похож? — прошептал он.

— На кого?

— На нее, черт побери!… На ту, которую я так страстно ненавижу, потому что так страстно любил!

— Это немудрено, — насмешливо возразил Дьюлуфе. — Ведь она его мать…

— Его мать! О! Молчи!… Когда я думаю об этом, то спрашиваю себя: хватит ли у меня силы воли, чтобы одним ударом не раздавить этого гаденыша…

Он поднял над головой Жако кулак, который убил бы его одним ударом, но Дьюлуфе остановил его руку.

— Ну! Что за глупости!

— Ты прав, — сказал, отойдя, Бискар, — он не так должен умереть… И — кто знает? Если прекрасная маркиза вдруг узнает, что ее сын умер, может быть, в своем горе она почувствует даже облегчение…

— О! Это невозможно!…

— Нет, это верно!… Разве я не знаю, какие страшные мысли терзают душу этой женщины?… О! Я чувствую, что она не забыла моих слов, помнит, что настанет день, когда она узнает, что ее сын жив и что в этот день ее сын, проклинаемый и обесчещенный, сменит тюрьму на эшафот!

— Тем не менее, он славный малый, — сказал Дьюлуфе. — Ведь всего несколько минут тому назад, не вмешайся он, Мюфлие, может быть, убил бы меня…

— Да! Да! Он добр!… У него великодушное сердце! — насмешливо сказал Бискар. — Да, черт возьми! Я не забыл, сколько мне было с ним хлопот, но до сих пор все бесполезно!

— Да, действительно, ты все сделал, чтобы из него вышел славный негодяй…

— Когда он был совсем маленький, — продолжил Бискар, — помнишь, я пускал его бегать с маленькими бродягами, уже с детства испорченными до мозга костей… Я думал, что это отвратительное общество разовьет в нем дурные инстинкты…

— И — пальцем в небо! Помнишь, когда все остальные возвращались грязные, ободранные, он приходил такой хорошенький…

Бискар задумался.

— Я выучил его читать, — прошептал он, — и старался развратить его книгами. О, какие книги я давал читать ему! Он ничего не понимал и говорил, что это ему не интересно! Неужели есть что-то сильнее, чем воля человека? Нет, это невозможно! Я хочу — и он будет разбойником… Да! Теперь ему не отвертеться!

— Так ты не отказываешься…

— Отказаться от мщения, в котором для меня вся жизнь? О! Конечно, нет! Пока во мне останется хоть капля крови, я буду строить по кирпичику этот собор мести!

— Впрочем, это твое дело… И ты думаешь, что нашел решение?

— Отличное! Скажи мне только, как он вернулся вчера вечером, что он говорил тебе?

— Он был в отчаянии! Я никогда даже не видел его таким…

— Его выгнали из мастерской?

— Да, после скандала…

— Так-то! Волк, который был там, отлично сделал свое дело! Продолжай. Он жаловался, сердился?

— Да! Ужасно! Он заявил, что не хочет больше работать, что он не годится в рабочие.

— Отлично!

— Что он хочет быть щеголем…

— Наконец-то! Ах! Дьюлу, последние два года я поощрял занятия Жако, которые должны были вызвать у него ненависть к его нынешнему положению, я знал, что настанет час, когда в нем разовьется жажда роскоши, которую я подогревал на медленном огне! Я не смог сделать из него разбойника больших дорог? Так я сделаю из него мошенника большого света! Путь более длинный, но конец будет один и тот же…

— Так это ты устроил, чтобы его выгнали?…

— Да, в этот раз так же, как и прежде. О! Я ни на одну минуту не терял его из виду! Я хорошо изучил его и понял, где слабая струна…

— А ты не боишься, что в большом свете случай поможет матери узнать его?

— Я ничего не боюсь… Все! Теперь оставь меня. Я должен с ним поговорить…

— Только держи себя в руках. Эта проклятая ненависть всегда пугала меня…

— Ты стал порядочным трусом

— Нет. Но… знаешь, что я хочу сказать тебе, Бискар…