Она собиралась было закрыть шкатулку, но рука почему-то нерешительно замерла на крышке. Мила уже решила, что не будет брать с собой шкатулку в Троллинбург. Зачем, если каждые выходные у нее будет возможность приезжать сюда, в Плутиху?.. Домой, поправила себя Мила, и почувствовала, как ее наполняет что-то теплое и радостное, ведь у нее никогда раньше не было дома — настоящего дома, куда всегда хотелось бы возвращаться, где даже стены становятся частью твоей души.

Мила снова вздохнула и взяла из шкатулки фотокарточку. Глядя по очереди то на улыбающееся мамино лицо, обрамленное волнами черных волос, то на лицо рыжеволосого человека, который тоже улыбался и смотрел на нее с фотографии лучистыми серыми глазами, Мила сглотнула подкативший к горлу комок и, повинуясь безотчетному порыву, положила фотографию в карман своего школьного плаща, висящего рядом на стуле. Только после этого она закрыла шкатулку и вернула ее в верхний ящик письменного стола.

В первый учебный день в холле Думгрота, как всегда, было не протолкнуться. После летних каникул Мила впервые встретилась со своими одноклассниками и поняла, что соскучилась. Больше всего она была рада видеть Ромку. Если с Белкой она несколько раз встречалась в июле и августе в Симферополе (они вместе гуляли в Гагаринском парке, где катались на катамаранах и ели мороженое в летних кафе, варварски заедая его чипсами), то с Ромкой Мила не виделась с последних чисел мая.

Обычно они встречались за день до Распределения Наследников, но в этот раз Мила пропустила это событие, вызвавшись помочь Акулине навести красоту в их новом доме. Акулина, правда, пыталась ее отговорить и отправить дилижансом в Троллинбург, недоумевая, как можно не побывать на Пиру Грядущих Свершений, но Миле удалось настоять на своем.

В глубине души она понимала, что обустройство дома, по большому счету, просто повод отсрочить возвращение в Львиный зев и в Думгрот. Мила трусила и знала об этом. Сначала она не могла понять природу своего страха, но за день до Распределения ей стало ясно: между ней и тем, что она так сильно любила (друзьями, Троллинбургом, Думгротом), теперь незримо стоял призрак ее прадеда — Даниила Коровина, основателя ненавидимой и проклинаемой всеми магами Таврики Гильдии.

Мила словно боялась, что ее родственная связь с этим человеком, как клеймо, отпечаталась у нее на лбу, и любой может увидеть и узнать правду о ней. Ей было противно и стыдно — она сама себя стыдилась. Она чувствовала себя так, словно была заражена каким-то отвратительным вирусом через кровь своего прадеда, как будто ее кровь не чистая — кровь убийцы. Казалось, для того чтобы испытать к себе абсолютное презрение, ей не хватает самой малости: окончательно убедиться в том, что Лукой Многолик ее отец.

Однако, несмотря на все свои страхи, Мила была рада вновь оказаться в Думгроте и безумно счастлива видеть Ромку. За лето он как будто вырос, и теперь возникло ощущение, что Ромка выше ее на целую голову. Пытаясь определить на взгляд его рост, Мила не без ностальгии вспомнила, что, когда они познакомились с Ромкой три года назад, он был ничуть не выше ее.

— Лапшин, ты похож на индейца, — сообщила ему Мила, удивляясь непривычной смуглости Ромкиного лица.

— А ты позагорай три недели на ЮБК [1] — тоже станешь индейкой, — заявил Ромка.

Мила засмеялась.

— Сразу видно: сын шеф-повара, — фыркнула Белка и тоном учительницы добавила: — Правильно говорить — индианкой. А индейка — это птица.

— Не умничай, — улыбнулся Ромка. — Этим летом в Ялте стояла такая жара, что в индейцев превращались только те, кто загорал до полудня, а загоравшие после полудня уже превращались в индеек, причем сразу в индеек гриль.

В этот момент к ним подошли их однокашники.

— Видали, новый портрет появился, — сказал Мишка Мокронос, кивая в сторону стены с портретами учителей, исполненными в натуральную величину. — Кто это, никто не знает? Мрачный какой-то тип…

Мила проследила за взглядом Мокроноса. Новый портрет появился между портретом Акулины и крайней доской с объявлениями. Человек на портрете был в доспехах, но без шлема. В глаза Миле бросились массивные металлические наплечники, два скрещенных перед грудью меча из сверкающей стали и жесткий, полный спокойной угрозы взгляд из-под бровей. Словно под порывом ветра за спиной меченосца вздувалась черная накидка.

Воинственный вид изображенного на портрете человека не обманул Милу. Что-то затаенное, нерадостное в глубине знакомых серо-зеленых глаз и глубокая поперечная складка меж бровей подсказали, кто перед ней.

— Это Гурий Безродный, — вслух сказала Мила, — преподаватель боевой магии. Он должен был быть на Распределении. Вы разве его не видели?

— Хм, — озадаченно изрек Мишка, — точно, был. Только на портрете он выглядит по-другому. Как-то… внушительнее, что ли.

Мила догадалась, что вряд ли Гурий Безродный, такой, каким она видела его в Плутихе, мог произвести впечатление на студентов Думгрота.

— Кто там ближе к расписанию? — вытягивая шею, спросил Иларий Кроха. — Что у нас первым уроком?