Обслуживающий персонал обыскивал яхту. Заново осмотрели машинное отделение, вспомогательные помещения. Герда с «добровольными» помощниками обходила каюты. Турецкий лично побывал у пропавшей девушки, но не нашел там признаков борьбы или чего-то подобного. Скомканная кровать — но именно такой она и была в момент последнего посещения. Разбросанные вещи, проигрыватель, на котором она просматривала видео с покойным женихом, тапочки у порога. Такое ощущение, словно Ксения на минутку вышла.

Он спустился в машинное отделение. Стоял, пригнувшись, посреди мертвого царства непостижимых железных устройств, озирался, хмурился. Работал только генератор, издавая нервирующий гул. Остальные механизмы не функционировали. Яхта дрейфовала — интересно, с какой скоростью? Он должен был проверить не очень привлекательную мысль. Бросился наверх… и в проеме столкнулся с идущим навстречу Глотовым. Матрос попятился, побледнел.

— Не бойтесь, я вас тоже боюсь, — проворчал Турецкий, уступая дорогу. — Не нашли девушку?

— Как корова языком слизала, — развел руками матрос. — Нет ее на судне, можете не сомневаться. Все проверили.

Он выбрался на палубу, снял с крючка за пожарным щитом угловатый морской фонарь. Ночь была относительно спокойна, ветерок налетал порывами, небо было безоблачным, пронзительно черным, изобиловало подмигивающими звездами. По левому борту светила ядовитая луна — нереально большая, выпуклая, с отчетливо очерченными горными цепями и кратерами. Фонарь исправно работал, он пристроил его у живота, словно короткий автомат, направил жирный пучок на водную поверхность. Осветилось пространство метров на сорок в глубину и около десятка в ширину. Он медленно смещался вдоль борта, напряженно всматривался в воду. Добрался до носа, обогнул его по периметру, ступил на правый борт. Показалось, что-то мелькнуло на волне — он остановился, сжал фонарь, смотрел, пока глаза не заболели. Пучина разверзалась, обнажая новые слои самого популярного химического соединения. Ничего в ней не было — ни живого тела, не мертвого…

— Вы в самом деле думаете, что ее сбросили за борт? — вкрадчиво спросили за спиной. Он вздрогнул. У этого типа отвратительная привычка — появляться в тех местах, где он и на хрен не нужен.

— Не пугайте меня, — пробормотал Турецкий, — а то могу и фонарем.

— Я учту, — сказал Манцевич. — Итак, что вы думаете?

— Мы думаем об одном и том же, — огрызнулся Турецкий. — Ксения пропала — ее нет на судне. Не уверен, что это несчастный случай. Хотя и счастливым его назвать трудно. Вы считаете, я бездарно провожу время?

— Работайте, кто ж вам запретит, — фыркнул Манцевич. — Но сильно со своим фонарем не усердствуйте. Она пропала не менее часа тому назад. Яхта дрейфует со скоростью примерно половина морской мили в час. Вы, конечно, можете вообразить, что мертвое тело дрейфует с той же скоростью в том же направлении…

Манцевич замолчал. Турецкий сместился на несколько шагов, продолжал сканировать поверхность. А когда повернулся, за спиной уже никого не было. Он поежился — до чего же неприятный тип. И снова в путь. Занятие безнадежное, но для очистки совести он должен был это сделать. Не было в воде поблизости от судна инородного тела. Он обошел его по периметру, поднялся с кормы к двери, ведущей к каютам нижней палубы. Нутро «Антигоны» исторгло Лаврушина. Иван Максимович остолбенел, выставил руки, как бы защищаясь, зажмурился. Турецкий запоздало сообразил, что светит ему в лицо.

— Виноват, Иван Максимович, — он опустил фонарь.

— Не подходите ко мне… — прохрипел Лаврушин, включая заднюю передачу.

— Не бойтесь, это Турецкий, — он и сам растерялся.

— Мне плевать, кто вы такой. Не подходите…

Этот тип определенно чего-то глотнул на ночь грядущую — но явно не для храбрости.

— Да ладно вам, — смутился Турецкий. — Не собираюсь я вас выбрасывать за борт. Будьте мужчиной, Иван Максимович.

Лаврушин смутился, но страх не потерял. Он протиснулся между переборкой и Турецким и припустил по палубе, то и дело озираясь. Похоже, в определенных кругах начинался психоз.

Пригнувшись, Турецкий вошел в коридор. Несколько минут ушло на перебранку с Салимом, который не хотел пускать его к Ольге Андреевне. Этот парень бесхитростно отрабатывал свой хлеб. Турецкий клятвенно пообещал, что уйдет, если женщина спит, а если нет, задаст ей лишь пару вопросов. Ольга Андреевна не спала. Горел ночник над кроватью. Она лежала на боку в комфортной позе зародыша, укутанная в несколько одеял. Глаза ее были открыты, с тоской смотрели на входящего. Она шевельнулась, чтобы принять подходящую для приема посетителя позу.

— Лежите, Ольга Андреевна, не шевелитесь, если вам так удобно, — запротестовал Турецкий. — Вы в порядке?

— Не знаю, — прошептала женщина. — Физически, наверное, да, но на душе какая-то муть. Тянет все, выкручивает, простите…

— Понимаю вас. Я сейчас уйду.

— Не уходите… — она сделала большие глаза, — Спрашивайте, что хотите. Одной мне тут не справиться… с одиночеством… А Иван опять добавит водочки, придет, начнет стонать, как ему плохо, что сердце опять болит, давление поднялось, будет ругать последними словами своего брата… Скажите, Ксения нашлась?

— Нет, Ольга Андреевна. Ксении нет на яхте. Вот об этом я и хотел поговорить с вами.

— Ничего не понимаю…

— Я не верю, Ольга Андреевна, что вы ничего не понимаете. Простите, не собираюсь вас ни в чем обвинять, но выглядит как-то странно, согласитесь. Сами подумайте — смерть Николая, затем покушение на вас — слава богу, обошлось. После этого — пропадает Ксения. Почему на этой яхте кто-то точит зуб на вашу семью? Почему именно здесь? Почему именно на вас? Не подвергается ли опасности Иван Максимович? Он бродит по кораблю, шарахается от людей, налегает на спиртные напитки…