— Итак, — проговорила она, то ли в шутку, то ли всерьез, — расскажи о себе.

— Есть что-то, чего ты не знаешь?

— Разумеется.

— Например?

— Личная жизнь?

— Это первое, о чем обычно узнают церэушники.

— Я больше не работаю в Управлении, забыл?

— Ты читала досье.

— Расскажи своими словами.

Юзи осушил банку и махнул официанту, чтобы тот принес следующую.

— Я трахаю девушек из Венгрии. Среди прочих.

Либерти улыбнулась.

— Послужной список бабника, да? Я почему-то знала, что получу в ответ клише.

— Это правда. Я больше не лгу. Нет надобности.

— Но это все чушь собачья, разве нет? Информационные ширмочки, за которыми пустота.

Юзи пожал плечами. Либерти прочистила горло.

— Мне любовь противопоказана, — сказала она. — Она оголяет чересчур много слабостей. Ничего с тех пор, как умер муж.

— Его убили?

— Он допустил неосторожность. А в нашем деле большего не надо. У него было много врагов. Впрочем, не стоит нам говорить о моем муже.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Твоя жена венгерка?

— Я хороший еврейский мальчик.

Либерти рассмеялась.

— В Венгрии нет евреев?

— Мало. Уже мало.

Ему принесли второе пиво, и он сделал большой глоток. Он знал о Нехаме каждую мелочь: какой звук она издает, когда ворочается ночью, какое у нее выражение лица, когда она сосредоточена; он знал, что левый каблук у нее всегда снашивается быстрее правого, знал, каким голосом она говорит, когда хочет произвести впечатление; как она могла засмеяться — или заплакать — в самый неожиданный момент. С какой львиной отвагой она сражалась за тех, кого любила, хотя и не была уверена в силе своего ума. Помнил, как она злилась на него и выбегала из дома, но потом понимала, что ей некуда идти.

Либерти заказала бокал красного разливного вина.

— А как же перно? — поинтересовался Юзи.

— Ненавижу эту дрянь. Пью только ради имиджа. Ради эдакой загадочности.

— Шутишь.

— Не шучу. Мелочи, Юзи. На них все держится. Внедорожник, перно, рестораны, одежда.

— Убийства.

— Говорю же, мелочи. Вообще-то я терпеть не могу, когда меня называют Либерти.

— Какое же имя ты предпочитаешь?

— Какое-какое — свое. Свое имя. Ева Клюгман.

Принесли вино, соусы и поппадумы, причем подавала их целая свора официантов. Либерти склонилась над столом и разломила хлебец на четыре части. Этот хрустящий звук почему-то заставил Юзи поморщиться. Он нацедил себе в тарелку мангового чатни, [20] постучав кончиком ложки по фарфору.

— Видишь? — сказала Либерти, кусая поппадум. — Мы обычные люди. Просто пришли поесть карри. Ничего особенного.

— Но мы не обычные, — сказал Юзи. — Мы не обычные, не так ли?

— Ладно тебе, — сказала Либерти, хмурясь, — мы можем притвориться. Всего на один вечер.

— Конечно, — отозвался Юзи. — В любом случае все это ложь.

Наступила пауза. Убрали поппадумы, принесли еду. Юзи и Либерти принялись за ужин.

— Никогда не задавался вопросом, — сказала Либерти, — чем бы ты занимался, если бы твоя жизнь пошла по-другому?

— Параллельный мир?

— Наверное.

— Нет.

— Так и знала. А вот я задавалась. Могу сказать, чем бы я занималась. Работала бы поверенным или кем-то вроде того, жила бы на Манхэттене. С детьми. Иногда мне становится интересно, что бы я сказала, если бы встретила саму себя на улице.

— Забавная мысль, — прокомментировал Юзи. Его ягненок карри был хорош.

— Ты был бы бизнесменом. Летал бы по миру. Состоял бы в клубе «На высоком уровне». [21] Все такое.

— Я и так в нем состою, — сказал Юзи, — как и все в Бюро.

— Израильтяне, мать вашу, — качая головой, сказала Либерти.

Они доели ужин и отправились на поиски паба. Либерти очаровывала Юзи, и ему хотелось опять выдать ей «джамбо», что-нибудь такое, что по-настоящему навредит правительству. На ум пришли разведданные, связанные с вашингтонской резидентурой. Но Юзи понимал, что это небезопасно. Не здесь. Он подождет. На Уайтчепл-роуд они нашли паб с неоштукатуренными стенами и приглушенным освещением и заняли в уединенном уголке пару старинных кожаных кресел. Там они принялись целенаправленно напиваться; от алкоголя их разговор лился все естественнее и свободнее, как у давних друзей. Они почти забыли о своих пистолетах и со стороны стали походить на любовников.

— В нашей игре, — сказала Либерти, откидываясь на спинку скрипучего кресла, — ты знаешь, что будешь одиноким. Такова природа нашей работы, верно? Секреты. Все такое.

Юзи пожал плечами и сделал большой глоток из своей пинты.

— Но тебя не предупреждают, — продолжала Либерти, — что это пожизненный приговор. Сбежать невозможно. Даже если бросаешь службу, тебе не уйти. На тебе клеймо. На всю жизнь.

— Ты не знала этого с самого начала? — спросил Юзи.