Моему собеседнику было немногим более тридцати лет. На его худом смуглом лице с очень живыми, бегающими глазами, лежала печать напускного добродушия и простоватости, в нем чувствовалась укоренившаяся манера казаться проще, чем он был в действительности. Впрочем, его лицо не производило особого впечатления. Привлекали внимание его руки, очень подвижные, с длинными пальцами, слегка расплюснутыми на концах. Они беспрерывно двигались, скользили по столу, ощупывали лежавшие на нем вещи. И делал он это очень быстро и ловко. «Наверное, такие пальцы бывают у шулеров — ими они ощупывают крапленые карты», — подумал я.

— Амиго! Грасиас! [24] Адиос [25] , — неожиданно на полуслове обрывая наш разговор, произнес он и тут же исчез.

Я раздумывал над целью этого странного визита, но не придя ни к какому выводу, взял бинокль и вышел на плоскую крышу виллы. К югу, на местности, полого спускавшейся в сторону противника, виднелась небольшая полуразрушенная деревушка. Там проходил передним край правого фланга анархистском дивизии. Дальше, на протяжении нескольких километров до самой Брунете, простиралась труднопроходимая местность, вдоль которой у противника и у нас тянулась лишь редкая цепь постов.

Внизу послышался шум подъезжающих машин. Из-за парапета крыши я увидел большой лимузин, в котором сидел Мера. За ним во второй машине сидел Горки. Обе машины выехали на шоссе и помчались в сторону передовой, но, отъехав с километр, остановились. Горки пересел в автомобиль Мера, видимо, для какого-то разговора, так как минут через пять он вернулся в свою машину и направился в сторону передовой, а Мера не последовал за ним, а к моему удивлению, направился на север, в тыл…

Я вернулся в комнату, не раздеваясь лег на диван и сморенный усталостью последних дней, уснул. Я проспал до вечера, когда меня неистово стал тормошить Таба.

— Анархисты бегут?

— Как бегут! — спросонья, не понимая его, переспросил я.

— Они, видимо, видимо, открыли фронт и бегут в тыл. Да ты вставай, посмотри сам!

Я спустился на первый этаж, держа в руке не распечатанный пакет, привезенный мне Табой от Гриши.

— Где комдив? — спросил я одного из пробегавших офицеров.

— Он давно уехал…

Быстро наступала ночь, в потемках люди бегали по дому вытаскивая имущество и укладывая его в машины. Одна за другой они выезжали на шоссе и на большой скорости мчались на север, в тыл. Я разыскал знакомого мне капитана и спросил его, что все значит.

— Марокканцы прорвали фронт… нас окружают… мы отступаем… спасайтесь, пока не поздно… — бросил он на бегу.

Я с ужасом представил, как марокканские таборы бросятся в открытую анархистами брешь, войдут в тыл дивизии Вальтера и всей Брунетской группировке войск, окружат ее, и начнется резня. Страшно было думать о том, что может произойти.

Содрогаясь от нахлынувших мыслей, я стоял в прихожей дома, озираясь по сторонам, пока мой взгляд не упал на городской телефон. Я снял трубку и тотчас услыхал голос телефонистки. На мой вызов ответил дежурный по нашему отряду. Он сообщил, что весь отряд с Виктором уже часа два назад выехал на фронт, но приказу Гриши Грандэ, взяв с собой «тяжелое вооружение». «Значит, все будет в порядке, — с облегчением подумал я, — Григорий уж примет необходимые меры».

В Мадридском отряде герильерос имелось «тяжелое вооружение»: три небольших бронеавтомобиля «фиат» и две итальянские танкетки с пулеметами. Это вооружение досталось отряду после разгрома итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой в марте 1937 года. «Сто шестьдесят бойцов нашего отряда выполнят свой долг в любых условиях», — подумал я.

Укоренившееся недоверие к анархистам мешало мне безоговорочно принять их версию о наступлении марокканцев, и я решил сам проверить эти сведения.

Мы направились в деревушку, находившуюся в четырех километрах от штаба дивизии. На ее южной окраине проходила передовая линия одного из батальонов 14-й дивизии. Навстречу нам попадались автомашины с солдатами и офицерами, а также пешие группы солдат. Все они бежали в тыл и на наши вопросы отвечали одним словом: «Морос! Морос!» [26]

Но ничто не говорило о наступлении марокканцев. Со стороны фронта не было слышно ни выстрела, ни разрыва снарядов. Нас уже миновали последние группы бегущих, когда мы подъехали к перекрестку дорог, километрах в двух от деревушки. Одновременно с нами, с востока, к этому же перекрестку подкатила легковая машина с черно-красным анархистским флажком. Из нее вышел капитан.

— Стойте! — крикнул он нам. — Почему отступаем?

— Об этом мы и хотели спросить у вас, — ответил я. — Вы получили приказ об отступлении.

— Да нет, мы не получали такого приказа. Но нам позвонили из соседнего батальона, — при этом капитан указал рукой на деревушку, куда мы направлялись, — и сказали, что марокканцы перешли в наступление обходят нас. Но на участке моего батальона все спокойно, никаких признаков активности противник не проявляет… Здесь тоже не слышно боя, а все бегут. Что же произошло? — недоуменно спрашивал капитан.