Шрифт:
Не удержавшись, я перебил его:
— Гриша, но ты ведь шел на верную смерть!
— Не скажи. Нам надо учитывать все факторы, и в первую очередь политические. Уж кого-кого, а нашего мужика я хорошо знал, сам из мужицкой семьи. Ты посуди, тогда мы имели уже полную победу Советской власти, а это значило, что даже самые отпетые в банде люди понимали, что их игра проиграна. Во-вторых, большинство крестьян из повстанческих формирований спали и видели, как бы им вырваться из этой чудовищной западни, куда затащили их обманом. В-третьих, психологический фактор: что могло дать главарю убийство одного чекиста? А Боровских не был дураком. Он понимал, что и без того пролито много крови. Учитывая все это, я надеялся на то, что мне удастся найти с ними общий язык.
— Ну а дальше? — сгорал я от нетерпения, Григорий с улыбкой посмотрел на меня.
— «Слушай, — говорит мне Боровских. — На что ты надеялся, когда шел сюда? Если я сдамся вам, мне же пощады не будет! Как же я на такое могу пойти?!»
«Врать не хочу, — отвечаю ему, — Это не в наших правилах. Судить вас будут обязательно. Но вот если вы сами добровольно сдадитесь и ты выведешь свой отряд из тайги, то суд учтет это смягчающее вину обстоятельство. Это точно».
«А где гарантия?»
«Наше слово и советский закон!»
«Я подумаю! — И, обращаясь к своим: — Уведите пленного!»
Я глянул на него и говорю: «Я не пленный, а парламентер».
«Кто вас разберет — парламентер или разведчик», — отвечает он.
Я засмеялся и говорю, что разведчики так не ходят.
«Я же в открытую. А потом судите сами: пришел я к вам без оружия, зачем же мне бежать?»
«Резонно, — ответил Боровских и, помолчав, приказал меня накормить. — Ладно, утром все решим», — закончил он.
В эту ночь ни он, ни я не спали. Я опасался, что ночью все же они могут меня прикончить и банда уйдет в тайгу заметать следы. Боровских тоже было над чем подумать.
— Что же он придумал? — опять не удержался я от вопроса.
— Согласился. Утром мы с ним вдвоем на санках выехали из тайги, а к вечеру сели на иркутский поезд.
Проехали несколько часов, я задремал, а пан атаман дал деру.
— Как так?
— Сбежал. Испугался. Передумал, подлец!
— И что же ты?
— Отправился обратно в тайгу. Через сутки добрался. Снова нашел банду. Вижу — ребятки митингуют.
Я — к атаману. «Что же ты, такой-растакой, — говорю, — обманываешь? Не держишь слова! Что мне, делать нечего, — за тобой взад-вперед гоняться?..» В общем, я его убедил. Поехали снова…
— А что было потом?
— Потом? — машинально повторил Григории. Видимо, мысли его от воспоминаний уже переключились на что-то другое. — Потом банда сдалась… В полном составе…
— Но согласись, что ты рисковал головой.
— Может быть… Может быть… А ты что бы предпочел? — неожиданно резко он встал с постели и заходил по комнате. — Ты бы предпочел, чтобы мы поставили под пулеметы и виноватых, и ошибающихся, и просто сбитых с толку людей, ничего плохого Советской власти еще не сделавших. Если бы мы окружили банду без предупреждения, был бы бой. А в бою некогда разбираться. Сколько народу погубили бы зря… Не думать об этом человек не имеет права…
Он помолчал немного, а затем, с лукавой улыбкой глядя на меня, добавил:
— Я ведь не с закрытыми глазами. Сперва под видом кооператора походил по деревням, где жили семьи членов бандитской шайки. Их жены, матери и отцы были настроены против главаря… все хотели жить без тревог и волнений, без страха за жизнь близких им людей. Всех звала земля… хлебушко хотели сеять и мирно жить. Ведь был 1934 год… Все сомнения и трудности остались позади… Я знал, что темными ночами мужики из банды нет-нет да пробирались к споим, и бабы пилили их, ругали… Вот так-то было дело… — И Григорий рассмеялся, хлопнул себя по колену и, раздеваясь, сказал: — А теперь давай спать!
Из скупых строк личного дела мы узнаем еще, что в 1924–1925 годах Григории Сыроежкин участвовал в подавлении контрреволюционного повстанчества в Чечне, в 1929 году командовал отрядом, боровшимся с бандами в Монголии и Ойротии, а в 1936-м участвовал в ликвидации в Ленинграде террористической и шпионско-фашистской организации, созданной германской разведкой. Бывал в Германии, Польше, Маньчжурии, Корее и некоторых других странах, имел много поощрений и боевых наград. Но все это уже утерянные звенья в цепи его героической жизни.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НА ИСПАНСКОЙ ЗЕМЛЕ
Прошел месяц после возвращения с Балеарских островов. Мятежники продолжали стремительное наступление. Пала Барселона. Десятки тысяч людей бежали к границе Франции. Бесконечной вереницей двигались машины, повозки и толпы беженцев. Временами появлялась вражеская авиация и безнаказанно расстреливала бегущих. Трупы убитых лежали по краям дороги. Отряды республиканской армии прикрывали это бегство, спасая раненых и беженцев от жестокой мести фашистов.