«Спецзаключённые», к числу которых относилась и Луиза, жили в отдельном крыле тюрьмы, которое скорее напоминало большую гостиницу. Они содержались в отдельных хорошо меблированных комнатах. Передвижение заключённых в пределах этого крыла тюрьмы не было ограничено: они могли ходить друг к другу в гости и встречаться в большой гостиной, где даже стоял рояль. Им разрешалось выращивать цветы, фрукты и ягоды на тюремном участке. Они носили свою обычную одежду, могли курить, женщины пользовались косметикой. Те, у кого были деньги, открыли счета в банке. Через своих горничных заключённые могли покупать книги, сигареты и косметику. Луизе голландское правительство в Лондоне даже разрешило приобретать некоторые предметы роскоши.

Однако, несмотря на столь комфортабельные условия, среди женщин, содержавшихся в этом отделении тюрьмы, часто вспыхивали ссоры. Изоляция от окружающего мира, масса свободного времени и некоторые особенности женской психологии делали своё дело. Когда Луизу поместили в эту тюрьму, несколько женщин соперничали, стремясь добиться расположения новой заключённой, которая своей красотой и таинственной биографией привлекла к себе всеобщее внимание. Те из них, с которыми она не захотела общаться, стали её врагами и делали всё возможное, чтобы отравить ей жизнь.

В марте 1945 года голландский контрразведчик наконец смог приступить к расследованию дела Луизы. На всех допросах также присутствовал высокопоставленный чиновник голландской администрации. Уже после первого допроса красота Луизы произвела неизгладимое впечатление на контрразведчика. По его собственному признанию, несмотря на пережитые Луизой невзгоды и неопределённость её положения, она держалась спокойно и с достоинством.

Луиза прямо отвечала на все вопросы. Она вновь подробно рассказала о своих романах с инструктором разведшколы и со своим шефом в Риме. Не скрывая негативных обстоятельств своей жизни, в то же время Луиза упорно настаивала на том, что никогда не верила в победу Германии и не делала ничего, что могло бы помочь немцам.

Дело было крайне запутанным, и после нескольких допросов голландский разведчик, как ранее и английские коллеги, не мог прийти к однозначному заключению. Он решил отложить её дело.

Тем временем Вторая мировая война в Европе закончилась. Через неделю после капитуляции Германии расследовавший дело Луизы контрразведчик вылетел в Голландию. Его назначили начальником отдела по расследованию «специальных дел» в Бюро национальной безопасности Голландии. Он расследовал эти дела в одном из корпусов той самой «Апельсиновой гостиницы», тюрьмы, в которой Луиза сидела за участие в движении Сопротивления.

После освобождения Голландии туда посадили, в частности, тех двух голландцев, участников движения Сопротивления, которые вместе с Луизой учились в немецкой разведшколе. Считалось, что они добровольно перешли на сторону немцев.

Контрразведчик по отдельности допросил каждого из них, и они подтвердили, что действительно договорились встретиться втроём в одном из антверпенских ресторанов в третье воскресенье после освобождения Голландии. По злой иронии судьбы им не удалось таким образом отметить освобождение родины, поскольку в то время все сидели в тюрьме.

Голландцы очень хорошо отзывались о Луизе, они были уверены, что в период пребывания в разведшколе она оставалась истинной патриоткой и ждала победы союзников. Им было известно о её связи с инструктором школы, но они не придавали этому факту никакого значения.

Таким образом, показания голландских участников движения Сопротивления однозначно свидетельствовали в пользу Луизы. Но оставалась ли она сторонницей союзников после прибытия в Рим, когда влюбилась в начальника немецкой разведки? На этот вопрос ответа не было.

Голландский контрразведчик вернулся в Лондон, чтобы продолжить расследование дела Луизы. К этому моменту он окончательно убедился в том, что его можно распутать исключительно на психологической основе. Все факты её биографии были налицо, и многие из них противоречили друг другу. Следовало понять истинную мотивацию поступков Луизы.

На этом этапе контрразведчик выполнял скорее работу священника, чем следователя. Он часами говорил с Луизой о литературе, философии, о её детстве. Вначале она всё время была настороже. Но расчёт англичан на то, что со своим соотечественником она будет более искренней, оправдался. Со временем её недоверие стало ослабевать.

Через несколько недель контрразведчик решил, что уже достаточно узнал о Луизе, чтобы принять решение по её делу. Основной проблемой было поведение и мотивы Луизы после её приезда в Рим, и в первую очередь те самые две дополнительные буквы «z», посланные ею в радиограмме.

Ход рассуждений следователя был примерно следующим: если бы Луиза являлась немецкой шпионкой, она не пошла бы в английскую разведку сразу после того, как союзные войска заняли Рим. Такой поступок казался чересчур опрометчивым и мог быть логичным только в том случае, если она искренне хотела помочь союзникам. Против неё говорили два факта. Один — её любовная связь с подполковником немецкой разведки, другой — те самые буквы «z» в радиограмме.