Томас нахмурился, припоминая:

— Я ничего не слышал, хотя поворот недалеко от того места, где я свернул.

— И я не слышал, брат. Как тут услышишь? Дождь, ветер… Погодка не приведи Господь…

— Продолжай! — прикрикнул Ральф. — О погоде потом.

— Как скажете, коронер… Значит, увидел я их — и сразу в кусты! Кому охота идти мимо трех мужчин, которые, сразу видно, ссорятся, да еще наверняка вооружены… Миледи, вы обещали мне милосердие, но нельзя ли к нему добавить глоток вина? Все в горле пересохло.

— Еще чего!.. — буркнул Ральф. — Лоб тебе вытерли. Может, бараньим мясом угостить?

Однако брат Эндрю, стоявший ближе всех к кувшину с элем, налил его в кружку и поднес к губам просящего.

Продавец реликвий пил, захлебываясь, потом откашлялся и снова заговорил:

— Было их трое, как я уже сказал. Двое из них — крестоносцы, третий — нет. Один, который с красным крестом, — простой солдат. Другой, кто стоял посередке и вроде утихомиривал их, — тоже из крестоносцев, но повыше рангом.

— Два крестоносца, — повторил, помрачнев, Ральф. — А третий?

— Третий — он стоял спиной ко мне в длинном темном одеянии и с замотанной чем-то головой — был похож на прокаженного. Внезапно он что-то крикнул, и крестоносец, который посередине, оглянулся на него, а который был солдатом — побежал… Тогда третий рванулся за ним.

— Он догнал и убил его? — догадался Томас.

— Он кинул в солдата камень, попал в голову, и бежавший упал. Тогда второй крестоносец бросился на того, высокого, в длинной одежде, и они начали бороться.

— А тот, в кого камнем? — спросил Ральф. — Он что?..

— Тот быстро пришел в себя, поднялся и начал вроде смеяться над теми, кто боролся. И вот… С криком, напоминающим рев дикого зверя, высокий человек в темной одежде накинулся на солдата, приподнял его в воздух, как пушинку, и бросил наземь! Я застыл в ужасе: откуда такая сила?

— Сатана может придать и не такую, — сказала сестра Руфь.

— Ну, и что потом? — поторопил рассказчика Ральф.

— Потом этот, наделенный сатанинской силой, выхватил кинжал, воткнул в живот солдата и просто взрезал его… Все кишки вывалились. Тот вскрикнул один раз — и конец.

Говоривший прикрыл глаза, содрогнулся и заплакал. Настоящими слезами.

Все молчали.

На этот раз слезы ему утер Кутберт, и он, пару раз всхлипнув, заговорил опять:

— Добрые люди, я бывал в сражениях и видел всякое, но то ведь борьба с двух сторон — когда душа молчит, а кипящая кровь говорит. А тут было просто убийство, и убийца… как бы это сказать?., упивался делом своих рук. Да, иначе не скажешь…

Снова наступило молчание, которое прервал Ральф:

— Ты не рассказал всего. Заканчивай, лицедей!

— Я говорю чистую правду! — взревел тот. — Бог свидетель! Это все…

Ральф схватил его за ворот и поднял с колен:

— Нет, не все! Клянусь, я все-таки отправлю тебя на виселицу и буду любоваться, глядя, как ты запляшешь на веревке, словно марионетка в балагане.

Угроза вызвала новый взрыв рыданий. Плакать он умел не хуже, чем петь или танцевать.

Ральф потряс его за плечо:

— Говори, плакун!

— Да чего же еще?.. Тот, кого я обозвал демоном, тоже начал плакать. Чудеса — и только! Сам убил, а сам плачет. Крестоносец подошел к убитому, вытащил кинжал из его тела, а демон…

Томас не дал ему договорить.

— Этим демоном был молодой…

Но пленник хотел сам поставить все точки над «i».

— …Он катался по земле, как безумный, и рыдал. Крестоносец поднял его, обнял и начал утешать, как малое дитя. Потом вытащил из-под плаща свой кинжал… Я думал, он хочет убить молодого…

— Но он не убил его, — проговорила Элинор, как бы продолжая ход своих мыслей.

— Да, он воткнул кинжал в грудь мертвеца, после чего снял свой плащ и накрыл им мертвого, будто тот спит и ему холодно.

Пленник содрогнулся.

— Ты видел их лица?

Это спросил Томас.

— А как же! Который в летах, назвался потом Уолтером. А молодого он именовал Морисом. Сэром Морисом… Ну, теперь уж точно все, коронер. А я тут, клянусь, совсем неповинен, и если в чем и виноват, так только в делишках с овцами. Но миледи обещала мне милость и снисхождение.