Подстриженные кусты около оперного еще стояли плотной зеленой стенкой, словно осень была далеко-далеко, а не в двух шагах от них.

Кое-где чирикали воробьи. Вверху, между колоннами, переговаривались голуби. Купол поднимался громадным богатырским шлемом.

– Культурное место, – сказала Сорока, оглядывая театр. – Когда я пролетала над городом и смотрела вниз, он показался мне почти игрушечным. С земли смотреть на театр совсем другое дело.

Сорока взлетела, уселась на самой макушке купола и стала едва заметной снизу.

– Как я смотрюсь? – крикнула она.

– Никак, – ответил Бук. – Если не знать, что ты сидишь там, тебя можно и совсем не заметить.

Но Сорока ничуть не расстроилась. Попрыгав по куполу, она слетела на асфальт в замечательном настроении. Глаза ее мечтательно поблескивали.

– Теперь я понимаю, насколько прекрасно высокое искусство, – сказала Сорока, поправляя на груди кругляшок. – Странно, что голуби не поднимаются выше колонн, – я ни одного из них не встретила на куполе.

– Они слишком разжирели, – заметил Бук. – Искусство на них не действует так, как на тебя. Вот если бы кто-нибудь насыпал голубям крошек на крышу, они бы паслись там.

– Голубям почему-то разрешается жить везде, – задумчиво сказал Бориска. – Почему бы не позволить и Машеньке построить берлогу около театра, на газоне. Как было бы здорово!

– Машенька могла бы вместе с контролерами проверять билеты перед началом спектакля, – сказала Сорока.

– Ну вас с вашими немыслимыми фантазиями, – отмахнулся Бук. – Так вы здесь домечтаетесь до того, что мы никуда больше не успеем сходить!

…На базаре, как всегда, было многолюдно и шумно. Краснели помидоры. Зеленели огурцы. Пахло арбузами и яблоками.

У входа, на бойком месте, сидел старичок и продавал лотерейные билеты. Почти ежеминутно он кричал в рупор:

Увидев Бориску, старичок прокричал:

– Выиграй ее, – сказал Бук Бориске.

– Конечно, – поддержала Бука Сорока, – надо выручить этого доброго старичка. Он, наверное, наделал столько машин, что и сам не знает, как от них теперь избавиться. Машина нам пригодилась бы увозить Машеньку.

– Ничего не выйдет, – вздохнул Бориска. – Наша семья невезучая на выигрыши. Да и нет у меня лишних тридцати копеек. Пусть другие выигрывают.

– Жаль, – сказал Бук. – Такие добрые старички редко встречаются.

И друзья пошли искать кедровые орехи.

– Я сам буду выбирать их, – предупредил Бук. – Мне стоит только взглянуть на орехи, и я сразу определю, какие хорошие, а какие нет.

Орехи продавались за рядами с картошкой. Их было много – рядом с калеными, сверкая капельками смолы, лежали сизые кедровые шишки.

– Дальше, пойдем дальше… – говорил Бук и объяснял: – Эти еще не дозрели. А среди тех – много пустых…

– По-моему, все они одинаковы, – сказала Сорока. – Ты просто привередничаешь.

Бук не стал отвечать. Он увидел спелые орехи и потянул к ним Бориску.

– Вот эти нам подойдут, – шепнул он и показал лапкой на большой раскрытый мешок, посредине которого стоял граненый стакан.

«Ну и ну…» – чуть не сказал Бориска, увидев, что продает орехи та самая старушка, что испугалась Бука в автобусе.

Старушка тоже узнала его.

– Где же ты еще и сороку взял? – спросила она Бориску.

– Сви-сви-сви… – ответил Бук.

Но старушка, как тогда, в автобусе, не поняла его. Хорошо еще, что не сгребла свой мешок и не убежала. Только посмотрела на Бука внимательнее и опять обратилась к Бориске:

– Все свистит зверушка-то?

– Свистит, – сказал Бориска. – Нам бы орехов. Да подешевле.

– Ишь ты, подешевле ему… – проворчала старушка, но, глянув еще раз на Бориску, согласилась: – Ладно, старому знакомому можно продать и подешевле. Подставляй карманы.