Не впервые приходил он сюда ночью, но никогда все вокруг не казалось таким жутким. «Тут как взглянешь — помутится в голове и не у такого парня, как Валиджан!» — подумалось ему.

У входа на кладбище возвышались два древних тутовых дерева. У каждого из них в стволе зияло громадное дупло — такое, что человека три поместятся. И все-таки оба дерева каждую весну покрывались свежей листвой, а ягоды на них были удивительно крупные, золотистые, сочные.

Сторожем при кладбище служил дряхлый старик, одинокий, набожный; здесь он и жил. Сейчас Усто разглядел его под деревом; старик повесил тусклый фонарь в дупло и, сидя на корточках, перебирал четки. Оба старика давно знали друг друга. Обычно Усто выказывал знаки почтения этому бездетному немощному человеку, и тот ценил его внимание. Сторож плохо видел, но сразу признал Усто по голосу, когда тот поздоровался.

— Год мы не виделись, и вы сразу узнали. — Усто улыбнулся. — Замечательный слух у вас, отец!

— Слава богу, слух добрый. А вот не вижу — беда… Как здоровье ваше?

Усто ответил, поговорил со стариком о том, о сем, потом между прочим спросил о Валиджане. Старик сторож со вздохом покачал головой:

— Нет, здесь что-то не видел такого.

— Может, вам на глаза не попадался?

— Нет, нет. Я всех вижу, кто сюда приходит. — Старик помолчал, пожевал губами. — Да… Нет, нет.

— Ну, благодарю вас, отец.

И Усто собрался уходить. Но сторож сказал помявшись:

— Может, подниметесь на холм? Вон в той стороне, — он рукой показал туда, где шоссе проходило рядом с кладбищем. — Раза два я замечал: кто-то в темноте направлялся в ту сторону.

Усто показалось, что старик о чем-то умалчивает, возможно, побаивается кого-то: он замолчал, снова взялся за четки. Что-то здесь скрывалось… На другом конце кладбища — люди уже забыли об этом, а Усто помнил — в прежние годы сходились в полуразрушенный гробницах наркоманы, накуривались до одури все скопом. Не иначе, кого-то вновь потянуло к старому притону.

До шоссейной дороги оказалось километра полтора. У самой дороги Усто на минуту остановился. Верхушки холмов чернели на фоне темно-синего неба, точно купола гробниц и мечетей. Вдруг невдалеке вспыхнули фары автомашины.

«Наверное, Муминов, — подумал Усто. — На ферму едет. Надо бы ему рассказать…»

Машина приближалась, слышался какой-то странный грохот, дребезжание, точно катилась пустая железная бочка. Фары то вспыхивали, то потухали.

«Не похоже на Муминова». Впрочем, этот звук полуразбитой машины казался ему знакомым.

Когда машина подошла совсем близко, Усто вышел на середину дороги, поднял руку. Машина со скрежетом и лязгом подкатила вплотную, вздрогнула и замерла на месте. Свет потух, из кабины высунулась голова в кепке, надвинутой до бровей:

— Эй, человек! От отца в наследство получил дорогу? Ну-ка прочь!

Усто сразу признал голос.

— Ты, Латиф? Путь добрый! Откуда?

И шагнул к машине. На щитке мерцала лампочка, и при ее тусклом свете Усто разглядел на заднем сиденье еще одного человека. Валиджан! Он полулежал, склонив голову набок, но, видимо, не спал — папироска в углу рта вздрагивала, губы что-то бормотали. Даже на расстоянии ощущался смрад водочного перегара и еще тонкий сладковатый запах — запах наркотика.

«Так вот в чем дело! Ну, негодяй!..»

— Вы бы в сторону отошли, Усто-ака, — протянул Латиф не очень настойчиво и как будто с опаской. — А то мы очень уж торопимся.

— Погоди-ка, брат. Я тоже с вами поеду.

— Да вам же говорят. — Латиф нагнулся над баранкой, взялся за рычаг. — Торопимся мы… И отойдите, а то еще придавим!

— Что?! — загремел Усто и живо просунул руку в кабину, схватил Латифа за плечо, притиснул к сиденью. Меня? А вот эти руки видел? Знаешь, сколько они фашистов передавили насмерть как цыплят?

Он открыл заднюю дверцу, согнувшись, влез в кабину, отодвинул Валиджана.

— Ла-адно, не будем ссориться, — поглаживая плечо, слегка хриплым голосом проговорил Латиф. — Куда поедем-то?

— К нашему двору. И не останавливаться нигде!

— А его? — Латиф кивнул в сторону Валиджана. — Может, домой отвезем?

— Тихо… — сквозь зубы проговорил Усто и поднес к самому носу Латифа почерневший крепкий кулак.

Равшан-Палван заехал в правление колхоза. Не успел он сойти со своего иноходца, как подбежал Тильхат и сообщил последние новости: только что были Джамалов и Рахимджанов, долго беседовали с Муминовым. Видно, поспорили, а может даже поругались, потому что Джамалов и Рахимджанов уехали хмурые.

Равшан поглядел со двора в окно, и едва увидел всех троих — Муминова, Мутала и Муборак, беседующих оживленно и вполне мирно, — решил не заходить, попятился назад.

У ворот стояла машина председателя. Равшан попросил шофера отвезти его домой: нездоровится, мол…

Они поехали. Чем ближе к дому, тем мрачнее становилось на душе у Палвана. Тяжелые, нерадостные мысли, точно камни в горном потоке, медленно ворочались в голове. «Вот как, значит, сговорились? Ладно же!..» — пробормотал он почти вслух.