Муминов с изумлением разглядывал Джамалова. Впервые он видел его таким возбужденным и резким.

— Простите, — сказал он, — а достаточно ли оснований для таких выводов? Не поторопились ли вы с ними, товарищ Джамалов?

В ответ Джамалов только пожал плечами, сдержанно улыбнулся. Потом он встал, подошел к столу и раскрыл кожаную папку, будто приготовляясь к докладу. Прежде, когда он носил густые с сединой волосы, он в таких случаях всегда напоминал ученого, выступающего на конференции. Однако и теперь, обритый, но уже поблескивающий сединой, он сохранил неторопливую важность движений, хотя и не было прежнего подчеркнуто интеллигентного облика.

— Во-первых, я досконально проанализировал, — сухо и четко заговорил Джамалов, — протоколы допросов. Во-вторых, лично беседовал со многими из опрошенных, в том числе с самим председателем. Заслуживает внимания факт: Мутал Каримов отказался подписать протокол допроса, держал себя вызывающе со следователем. И, наконец, я надеюсь, вы уже слышали об этом деле с трубами. Словом, все, что мне стало известно, пока не дает никаких оснований ставить под сомнение выводы, которые я изложил.

Он подчеркнуто произнес: «пока не дает никаких оснований».

— Что касается субъективных оценок, — помолчав, уже другим тоном, с полуулыбкой добавил Джамалов, — то я также считал председателя Каримова человеком достойным. Однако… Видимо, перед нами еще одно доказательство того, что все мы порой склонны переоценивать людей.

Муминов понял намек: в свое время Джамалов был одним из противников выдвижения Мутала на пост председателя колхоза.

Пока прокурор говорил, Рахимджанов сидел почти без движения, изредка постукивая папиросой о коробку. Кажется, и он тоже понял намек Джамалова.

— На вашем месте, — сказал Муминов, глянув на представителя обкома и опять обернувшись к Джамалову, — я бы все-таки не спешил с выводами.

Правильное красивое лицо Джамалова изобразило недоумение.

— Не понимаю вас, Эрмат Муминович. — Он широко развел руками. — Этого требует серьезность происшествия. Вы же сами предложили заняться только этим вопросом.

— Да.

— Но в таком случае…

— Что же тут неясного? Неужели вы не знаете, какие тут сложные и запутанные взаимоотношения, в этом кишлаке?

— Позвольте, а какое это имеет значение? Следствие основывается на фактах, и только на них!

— Значение имеет вот какое. — Муминов опять глянул на Рахимджанова: тот сидел теперь, опустив голову, рассеянно чертил тупым концом карандаша по сукну стола. — Некоторые свидетели могут быть умышленно необъективными. Прежде всего ваша Апа!

— Вот как! — медленно бледнея, обиженным голосом проговорил Джамалов. — Почему же это вдруг Апа сделалась моей?

— Я хотел сказать: ваша главная свидетельница. Простите, пожалуйста…

Джамалов переглянулся с Рахимджановым, пожал плечами.

— Признаться, я удивлен. Впрочем, нет нужды повторяться. Скажу только: свидетелей достаточно и кроме Апы. Если же говорить о главных, то среди них Валиджан Касымов, муж искалеченной комсомолки Шарофат. Надеюсь, его вы не станете подозревать в умышленной необъективности?

Муминов промолчал. Поведение Валиджана смущало его самого, и он не мог разгадать, в чем тут дело.

— Итак, для нас, во всяком случае, все ясно. — Джамалов сложил бумаги в папку. — Вопрос о партийной ответственности Каримова — дело райкома. Но считаю нужным предупредить: прокуратура будет защищать свою позицию, ибо этот факт с трубами, не говоря уже о катастрофе, еще раз подтвердил правильность нашего мнения о Каримове. Мнения, мягко говоря, не в его пользу, как руководителя и коммуниста…

Он хотел еще что-то сказать, но заметил, что Муминов собирается возражать, и замолчал.

— Вы, я слышал, побывали в Чукур-Сае? — спросил Муминов.

— Да, побывал, и даже, если хотите, сочувствую. Но… — Джамалов положил узкую белую ладонь на папку. — У меня тут официальная жалоба управления шахтами, Эрмат Муминович. Закон есть закон.

— Никакой закон не мог предвидеть, что так сложится с посевами…

— Да, но сложности жизни никому не дают права нарушать закон. Виновные должны быть и будут наказаны!

Джамалов постоял еще немного, как бы ожидая реплик с мест. Видя, что никто ничего не собирается сказать, он, мягко ступая, попятился к двери и вышел.

Муминов посмотрел на Рахимджанова, взгляды их встретились. Тотчас Рахимджанов встал, откинул со лба волосы. Он уже не раз намеревался вмешаться в разговор, но все не находил удобного момента. Постепенно для него стало очевидным то, о чем он уже не однажды слышал и догадывался: секретарь райкома расположен к этому молодому председателю и надеется его выгородить. Этим, как теперь ему стало совершенно ясно, и объясняется строгое указание секретаря обкома: проявлять твердость и непримиримость.