— Я думал в эту минуту…

— Что думал? — торжествующе спросил его мистер Дак.

— Один из них похож на…

— На кого похож?

Как ему не терпится, подумал Уилл. Ты не замечаешь этого, папа?

— Мистер, — сказал отец Уилла, — почему вы так нервничаете из-за двух мальчишек?

— Нервничаю?..

Мистер Дак улыбнулся, и улыбка его таяла, как сахарная вата.

Джим втиснулся в бетонный пол ямы, и стал похож на карлика, Уилл сжался и сделался лилипутом, и оба выжидающе смотрели вверх.

— Сэр, — сказал мистер Дак, — неужели мое воодушевление кажется вам нервозностью?

Отец Уилла заметил, как мускулы на его руках напрягались и опадали, корчились, словно шипящие гадюки, сплетенные в клубок, и хотя и нарисованные тушью, но наносящие злобные и ядовитые удары.

— Одна из этих картинок, — растягивая слова, сказал мистер Хэлоуэй, — похожа на Милтона Блумквиста.

Мистер Дак сжал кулак.

Ослепляющая боль ударила в голову Джима.

— Другая, — отец Уилла старался говорить по возможности мягко и вкрадчиво, — на Эвери Джонсона.

Ох, папа, подумал Уилл, ты молодчина!

Разрисованный Человек сжал другой кулак.

И тут же голову Уилла словно сдавили в тисках, он едва не завопил от боли.

— Оба мальчика, — закончил мистер Хэлоуэй, — недавно уехали в Милуоки.

— Вы, — холодно сказал мистер Дак, — лжете.

Отец Уилла вполне правдиво изобразил, что шокирован подобным утверждением.

— Я? Вы полагаете, я решусь испортить торжество будущих призеров?

— Дело в том, — сказал мистер Дак, — что десять минут назад мы узнали имена мальчиков. И мне просто захотелось еще раз проверить.

— И какие же это имена? — недоверчиво спросил отец Уилла.

— Джим, — ответил мистер Дак, — Уилл.

Джим скорчился в темноте. Уилл зажмурился и втянул голову в плечи.

Лицо отца Уилла можно было бы сравнить с прудом, в который бросили два темных каменных имени, и они утонули без малейшего всплеска.

— Одни имена? Джим? Уилл? В нашем городе не меньше сотни пар Джимов и Уиллов.

Уилл прижался к полу и, скорчившись, думал, кто же дал их имена мистеру Даку? Мисс Фоли? Но она ушла, ее дом пуст, в нем никого, кроме теней от дождя. Разве только… есть еще один человек…

Маленькая девочка, рыдавшая под деревом и так похожая на мисс Фоли? Неужели малышка, которую мы пожалели? Это заинтересовало его. Скорее всего, в последние полчаса парад, проходя мимо, нашел ее; она уже несколько часов плакала, была испугана и готова сделать и сказать что угодно, лишь бы только вновь заиграла музыка, поскакали карусельные кони, и ей вернули ее возраст, поворачивая круг за кругом, а затем остановили ужасную машину, и она бы стала опять прежней. Обещал ли ей что-то карнавал или обманул, пригрозил, когда нашел под деревом и взял с собой? Маленькую девочку, плачущую, но не сказавшую всего, потому что…

— Джим. Уилл, — сказал отец Уилла. — Одни имена. А какие фамилии?

Мистер Дак не знал.

Мир чудовищ на нем фосфорически светился, потел, испуская отвратительную вонь из подмышек, извивался по железным мускулам его ног.

— Я полагаю, — сказал отец Уилла, которому стало вдруг до странности спокойно и восхитительно хорошо, — что лжете вы. Ведь вы не знаете фамилий. Далее, зачем вам, незнакомому человеку с карнавала, понадобилось лгать мне именно здесь, на городской улице, и нигде больше?

В ответ Разрисованный Человек с силой сжал свои каллиграфически расписанные кулаки.

Отец Уилла, бледнея, следил за тем, как сжимались пальцы, как побелели от напряжения суставы, как ногти вонзились в ладони, на которых были изображены лица мальчиков, оказавшиеся теперь зажатыми в темных тисках, в тюрьме из его плоти, исполненной ярости и бешенства.

Две тени внизу метались в агонии.

Разрисованный Человек изобразил на своем лице совершеннейшее спокойствие и безмятежность.

Но из его правого кулака выкатилась и упала яркая капля.

Затем такая же капля упала с левого кулака.

Капли исчезли под стальной решеткой тротуара.

Уилл задыхался. Что-то мокрое чиркнуло его по лицу. Он провел рукой по щеке и посмотрел на ладонь.

То, что задело его, было ярко-красного цвета.

Он перевел взгляд с ладони на Джима, который все еще лежал, и подумал, что причина ранения, действительного или мнимого, могла быть только наверху, и оба они посмотрели наверх, на то место, где ботинки Разрисованного Человека выбивали искры, ударяя сталью о сталь.