Шрифт:
III
Однажды летом, гостя у своей замужней сестры, я улегся после обеда спать.
Проснулся я от удара по голове, такого удара, от которого мог бы развалиться череп.
Я вздрогнул и открыл глаза.
Трехлетний крошка стоял у постели с громадной палкой в руках и с интересом меня разглядывал.
Так мы долго молча смотрели друг на друга.
Наконец он с любопытством спросил:
– Что ты лопаешь?
Я думаю, этот поступок и вопрос были вызваны вот чем: бродя по комнатам, малютка забрался ко мне и стал рассматривать меня, спящего. В это время я во сне, вероятно, пожевал губами. Все, что касалось жевания вообще, и пищи в частности, очень интересовало малютку. Чтобы привести меня в состояние бодрствования, малютка не нашел другого способа, как сходить за палкой, треснуть меня по голове и задать единственный вопрос, который его интересовал:
– Что ты лопаешь?
Можно ли не любить детей?
Фабрикант
– Знаю, знаю я, зачем ты на дачу едешь.
– Да ей-богу, отдохнуть!
– Знаем мы этот отдых.
– Заработался я.
– Знаю, как ты заработался! Будешь там за всеми дачницами волочиться.
Писатель Маргаритов сделал серьезное лицо, но потом махнул рукой и беззаботно засмеялся.
– А ей-богу же, буду волочиться. Чего мне!
– Вот видишь, я говорил. За кем же, ты думаешь?
– За всеми.
– Послушай… а я?
Маргаритов рассеянно скользнул глазами по лицу писателя Пампухова.
– Ты? А ты как знаешь. Ведь ты раньше меня едешь?
– Раньше, – сказал Пампухов.
– Ну и устраивайся как знаешь.
Это было превосходное дачное убежище. В некоторых местах было море, в некоторых сосны, в некоторых песок. Море шумело, сосны шумели, и только песок лежал смирно.
Дачников было много, но так как песку, сосен и моря было еще больше – все были довольны.
Маргаритов приехал через три дня после Пампухова и сейчас ориентировался. Познакомился с соседкой и, расхвалив ей какой-то морской уголок, которого он до этого и в глаза не видал, повлек несчастную к этому таинственному уголку.
– Вот, – сказал он, беря дачницу за руку и усаживая ее на песок. – Вот, будем тут слушать Бога.
– Как слушать Бога?
– Мы сейчас перед лицом Сущего. Он во всем – в прибое морском, в шелесте сосен и в ваших глазах. Положите мне руку на голову. Вот так. Положите мою голову к себе на колени и спойте колыбельную песенку. Я устал.
Дачница рассмеялась, но исполнила желание Маргаритова.
– Чему вы сейчас смеялись?
– Так, – ответила дачница.
– Вы не видите звезд?
– Нет. Теперь же день.
– А я их вижу. Моя звезда и твоя – мерцают рядом. Как хорошо чувствовать себя частичкой космоса… Что значим мы, две пылинки, среди миллионов…
Неожиданно дачница сбросила голову Маргаритова на песок, повалилась около и залилась таким ужасным раскатистым смехом, которого Маргаритов никогда не слыхивал. Она смеялась длинной заливчатой фразой «ха-ха-ха-ха-хха-а!», потом ей перехватывало горло, она делала коротенькое «гг-а-а!» и, опять вздохнув, низвергалась в глубокую пучину: «ах-ха-ха-ха-ха-а-а!»
Маргаритов, потрясенный, стоял над нею и спрашивал:
– Что такое? Что случилось?
– Гга-а-а! Ахха-ха-ха-а!
– А ну вас, – сердито сказал Маргаритов. – Если вам так весело – веселитесь в одиночестве.
– Ах-ха-ха-а…
Отойдя от нее, Маргаритов подумал с досадой:
«Ничего не понимает. Наверное, дура».
В тот же день Маргаритов свел знакомство с другой дачницей – прехорошенькой докторшей.
– Часто бываете у моря? – хитро спросил он.
– Не особенно.
– Хотите, я покажу вам один чудесный уголок. О нем никто почти не знает. Пойдемте.
Когда писатель и дачница пришли на то место, где еще оставалось углубление в песке от тела хохотавшей давеча собеседницы Маргаритова, Маргаритов уселся у ног своей новой знакомой и мечтательно сказал:
– Тут так хорошо… Здесь можно слушать Бога.
– Почему?
Он устало покачал головой.
– Боже мой! Но ведь мы теперь лицом к лицу с Неведомым… Неведомый притаился всюду – его шум слышится в прибое соленой волны, в шелесте могучих сосен, Он глядит на меня из ваших глаз. Положите мне руку на голову. Я устал.
– Может быть, вы хотите положить свою голову ко мне на колени? – благодушно спросила дачница.
Маргаритов опасливо взглянул на нее, подивился немного и нерешительно положил голову ей на колени.
– Баю-баюшки, – сказала дачница. – Не спеть ли вам колыбельную песенку?
Маргаритов поднял голову.
– Откуда вы… знаете?
– Что?
– Ничего, ничего…
– Нет, что я знаю?
– Вот то, что я… хотел, чтобы вы мне спели колыбельную песенку?