Сбежав из школы, мы как правило отправлялись либо в парк, либо в студенческую столовую университета Тохоку, либо в джазовое кафе. В парке почти каждый день проходили какие-нибудь сходки, в студенческой столовой можно было на удивление дешево поесть, а в джазовых кафе — встретить знакомых студентов и старшеклассников. Они могли в мельчайших подробностях рассказать нам, как организовать школьный митинг, как напечатать агитационные листовки или на что нужно обращать внимание, когда произносишь речь с трибуны. Парни из различных фракций левого движения зазывали нас на свои собрания, и иногда мы в самом деле на них ходили, а порой даже показывались на заседаниях разных кружков.

Мы много болтали и много спорили. Так много, что иногда даже забывали о времени.

Сейчас мне уже и не вспомнить, о чем же я так увлеченно с ними болтала. И правда, о чем? Что я хотела сказать? К чему взывала?

Война во Вьетнаме, договор безопасности… Проблема Окинавы… Время от времени в Сэндай наведывались разные деятели из Токио и вели среди нас организационную работу. Проводились песенные фестивали, митинги, уличные демонстрации… По собственной воле окунувшись в закрученный этими людьми водоворот событий, я начала говорить, как они, совершать похожие действия и писать похожие фразы. Все, что я делала — это подражала им, подобно маленькой обезьянке.

На самом деле мне были глубоко безразличны и Вьетнам, и договор безопасности, и Окинава. Так же безразличны, как Маркс, Сталин и революция. Я не собиралась посвящать себя ни политике, ни революционному движению. Я ненавидела эти кичащиеся собственной эрудицией компании, в которых велись одни и те же бессодержательные дискуссии. Ненавидела девушек, которые влюблялись в студенческих активистов, а потом, приняв свою влюбленность за идейную общность, носили запертым на баррикадах возлюбленным приготовленную собственными руками еду, нарочно надевая для этого одежду погрязнее.

Но в то же самое время я обожала часы, проведенные в компании людей, ведущих одни и те же бессодержательные дискуссии. А девушки, которые занимались сексом со своими активистами прямо на баррикадах или прятали раненых во время демонстраций возлюбленных и обрабатывали их ссадины, вызывали у меня безусловное сочувствие.

Ввергая себя в эту пучину, я ощущала наслаждение. Спокойствие было не по мне. Ну не могла я просто слушать музыку, читать книги и готовиться к экзаменам, надеясь поступить в какой-нибудь токийский университет. Мне казалось, что от такой жизни я бы точно сошла с ума.

Я пыталась убежать от себя, но не знала куда. Возможно, только ради этой единственной цели я сбегала из школы, участвовала в демонстрациях, смысла которых совсем не понимала, и продолжала сыпать цитатами, понахватанными из разных источников.

Просто маленькая обезьянка! Вот кем я была в то время. Сколько раз мне было стыдно за мое слепое подражательство. Даже сейчас мое лицо заливает краска стыда. Однако я никому не собиралась поверять свои чувства. Возможно, что и многие мои приятели думали так же, как и я, страдая от ненависти к самим себе. И Джули, и Рэйко, и множество других дорогих друзей. Все.

Когда я думаю об этом, мне становится легче. По крайней мере, теплее на душе.

На майские праздники моя мама приехала в Сэндай посмотреть, как я живу, и на три дня остановилась у тетки. Как раз в это время в городском парке Котодай проходил большой фестиваль антивоенной песни, поэтому все мои мысли были заняты только тем, как бы улизнуть из дома.

«Чего-то мы не понимаем людей, которые поют такие вульгарные песни», — в один голос твердили мама с теткой, исподволь пытаясь удержать меня от похода на фестиваль, но я соврала, что там будет один парень-гитарист, который ужасно похож на Джона Леннона из группы «Битлз».

— Его все так любят! У меня куча народа из класса уже сходила на этот фестиваль, только чтобы одним глазком взглянуть на этого парня. А некоторые даже автограф взяли.

— А кто такой этот Джон как его там? Эстрадный артист? — спросила тетка, которая ничего кроме классической музыки не знала и думала, что «Битлз» это что-то вроде Харуо Минами [13] . Сдерживая смех, я ответила:

— Нет, это такой рок-музыкант.

— Да кем бы он ни был… И что, ты говоришь, тот гитарист на него похож?

— Ага. Он студент.

— Выходит, что они берут автографы у студента? Что за глупости! — сказала мама.

— Я его еще толком не видела. Поэтому мы и договорились сегодня с Рэйко пойти. Только посмотреть.

— Ну если только посмотреть, — с отвращением протянула тетка. — Посмотрите и сразу назад. И не вздумайте слушать эти странные песенки.

Мама хотела еще что-то добавить, но я, не обращая ни на кого внимания, уже вышла из дома, в условленном месте встретилась с Рэйко и вместе с ней отправилась в парк. Когда я рассказала Рэйко о том, что моя тетка считает Джона Леннона эстрадным артистом, она согнулась от смеха прямо посреди дороги. Рэйко не часто можно было увидеть смеющейся, но если уж на нее нападало веселье, то ее смех звучал переливчато, как колокольчик. Мне тоже стало смешно, и я расхохоталась вместе с подругой.