Бог шельму метит… так ему и надо! Но в это время «Вихрь, вызванный взмахом сабли», уже — надвигался на пустынные берега Камчатки.

Соломин догадывался, что Исполатов — это тот самый ларчик, который отпирается не сразу. Как-то вечером они разговорились по душам, и траппер вскользь обронил:

— А ведь у меня когда-то было много золота…

Он показал лишь крупицу его. Самородок не больше наперстка. При этом загадочно усмехнулся:

— Вот и все, что осталось на память…

Андрей Петрович хотел поймать его на слове:

— О чем же она, эта ваша память?

Но траппер ушел от прямого ответа:

— У каждого из нас есть нечто такое, что приятно вспоминать, но еще больше такого, что мы хотели бы навсегда забыть…

Весь день дымили камчатские вулканы, закат наплывал зловеще-багровый, отблески его, словно отсветы далеких пожаров, блуждали за окнами. Андрей Петрович заговорил о другом:

— Я столь часто разлаивал Губницкого в прессе, но ни разу лично его не встречал… А вы?

— Он же торчал на Командорах, а Командоры взаимосвязаны с Камчаткой. Я раза два повидал этого паршивца.

— И что же он собой представляет?

Траппер прищелкнул пальцами:

— Если вы когда-нибудь видели вытащенного из бездны осьминога, то, надеюсь, вам удалось встретить его упорный немигающий взгляд. Я бы не сказал, что натолкнуться на такой взгляд было весьма приятно! Вот у Губницкого, если вам угодно знать, нечто подобное во взоре… А почему вы спросили меня о нем?

— Так. Вспомнился… Я вам честно сознаюсь, — добавил Соломин, — что я почему-то боюсь появления Губницкого на Камчатке. Сам не знаю, отчего так.

— Предчувствие?

— Называйте как угодно… Исполатов, помолчав, проговорил:

— Вообще-то я вас понимаю. Губницкий по натуре злодей, словно сошедший со страниц старинных трагедий. Любой порядочный человек всегда бессилен против злодейства. Подлецов можно побеждать лишь ответной подлостью, но на это не всякий способен, и подлецы всегда учитывают чужое благородное бессилие… Потому-то, — неожиданно сказал Исполатов, — я и люблю оружие: взятый на мушку подлец напоминает мне раздавленную жабу!

Вскоре урядник Сотенный застал камчатского начальника в ужасной растерянности.

— Миша, у меня неприятность, — сообщал Соломин. — Я, кажется, как и ты раньше, потерял ключ от сейфа с казною.

— Ая-яй! Я-то на шее его таскал, а вы где?

— В кармане. Может, думаю, вроде тебя, грешного, захлопнул дверцу, не посмотрев, а ключ внутри и остался…

— Хоть бы он треснул, этот сундук! — сказал урядник. — Я мучился с ним, теперь вам мука мученическая… Позвать Папу?

— Да уж зови… без Папы не обойтись.

Но Папы-Попадаки дома не оказалось. Только тут сообразили, что его давненько не видать в городе.

— Куда же он, окаянный, делся?

Наняв понятых, Соломин свернул замок на дверях дома Папы-Попадаки, надеясь, что обнаружит внутри гигантские залежи камчатских бобров. Но, увы, в доме спекулянта ни одной пушинки не отыскалось.

— Не убийство ли с ограблением? — задумался Соломин. — Этого мне еще не хватало… И сейфа некому открыть!

Он повидал Расстригина.

— Серафим Иваныч, ты же с Папой пил вместе и закусывал. Уж, наверное, знаешь, где он, сукин сын, затаился?

— Эва! — отмечал Расстригин, прижимая ко лбу пятак. — Да он и со мною не попрощался… Сам не ведаю, куда задевался. Я так думаю, что он всех бобров на «Редондо» перетаскал потихонечку, с ними и в Америку смотался.

— Возможно, ты прав. А чего пятак держишь?

— С мадамой сцепился, с Лушкой.

— Ну-ну, развлекайся и дальше…

Вернувшись в канцелярию, Соломин сказал Блинову:

— Кажется, я вспугнул Папу раньше времени, вот он и удрал в Америку. Ему разве Камчатка была нужна? Ему бобры снились. Жалею, что не удалось его под статью подвести — он даже пол у себя в доме подмел, ничего не осталось.

Вечером ключ нашелся. Соломин обнаружил его у себя в комнате — он лежал почему-то посреди сковородки.

— Фу, — сказал Андрей Петрович, проверив наличность кассы, — слава богу, а то я перепугался. Этот ящик — прямо как заколдованный. А ключ от него — хоть к себе привязывай…

В эти дни Егоршин поймал первого японца.

Петропавловск за последнее время преобразился: жители заметно подтянулись, на шапках мужчин сверкали жестяные кресты ополченцев, никто не расставался с оружием. Боевые дружины охотников, привыкших пользоваться винчестерами, очень быстро овладели новым оружием. Самые работящие с утра до ночи гомонили на японской шхуне, где плотничали и такелажничали, помогая прапорщику Жабину привести корабль в походное состояние…