— Ты мне доверяешь? — спросил он.

— Да.

Габриель нежно поцеловал ее в губы.

— Я долго ждал от тебя этих слов и знаю, что они искренни.

— Разумеется, искренни. Прошлое осталось позади.

— Тогда давай наверстывать упущенное время.

Его движения остались такими же нежными. Его руки касались ее тела, будоражили ее тело, делая это решительно и страстно. А потом он стал ласкать ее ртом, движения которого подчинялись ритму ее вздохов и стонов. Эти звуки заставляли ликовать его сердце, равно как и сердце Джулии. Он радовался, чувствуя, как от его прикосновений извивается ее тело.

Когда руки Джулии, лихорадочно скользившие вверх и вниз по его спине, застыли на ягодицах, Габриель навис над нею и, глядя на Джулию, прошептал:

— «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные… Как лента алая губы твои, и уста твои любезны…» [28]

Джулия поцеловала его и сказала:

— Не заставляй меня ждать.

— Ты приглашаешь меня внутрь?

Джулия кивнула, и ее тело ответило волной жара.

— Да, муж мой.

— Мой кареглазый ангел.

Его язык играл с ее ртом. Их тела слились, и вскоре они стали одним целым, и из уст обоих вылетали сдавленные вздохи и стоны.

Поначалу движения Габриеля внутри ее тоже были медленными, словно ленивые волны, накатывающие на берег. Ему хотелось продлить это ощущение до бесконечности, ибо он смотрел в глаза жены и понимал: экстаз их прежних слияний, казавшийся им верхом блаженства, бледнел перед величественностью их первого брачного соития.

Джулия была его плотью и кровью, душевной подругой и женой, а потому его единственным желанием было доставить ей радость. Габриеля охватило благоговейное восхищение ею.

Джулия видела его наморщенный, сосредоточенный лоб и плотно закрытые глаза.

— Я люблю этот вид, — прошептала она.

— Какой вид?

— Когда ты с закрытыми глазами, наморщенным лбом и плотно сжатыми губами. Такой вид бывает у тебя, только когда ты… во мне.

Габриель открыл глаза, и из них брызнули сапфировые искры.

— Что, в самом деле? Вы не преувеличиваете, миссис Эмерсон?

— В такие моменты ты очень сексуален. Я скучала без них.

— Ты мне льстишь, — пробормотал ошеломленный Габриель.

— Мне хочется запечатлеть твое лицо с таким выражением на картине или на фотографии.

Габриель шутливо нахмурился:

— Думаю, картина — это было бы чересчур.

Джулия засмеялась:

— И это говорит человек, украшавший спальню фотографиями своей обнаженной персоны?

— Отныне единственной обнаженной персоной на фотографиях в моей спальне будешь ты, моя несравненная жена.

Ритм его движений возрос, и это застало Джулию врасплох. С ее губ сорвался стон наслаждения. Габриель уткнулся в ее шею:

— Ты такая зовущая. Твои волосы, твоя кожа.

— Красивой меня делает твоя любовь.

— Тогда позволь мне любить тебя всегда.

Джулия выгнула спину.

— Да… всегда. Пожалуйста.

Габриель чуть сдвинулся в сторону. Его губы ласкали, а зубы слегка прикусывали кожу на ее шее. В ответ руки Джулии обхватили его ягодицы, включившись в ритм движений, пока она не оказалась на самой грани оргазма.

— Открой глаза, — шепнул Габриель, продолжая убыстрять ритм движений.

Джулия смотрела в заметно потемневшие, но все такие же нежные глаза мужа, переполненные любовью и страстью.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Оргазм заставил ее широко распахнуть глаза, и тут же они закрылись снова.

Но Габриель не закрыл глаз, хотя его лоб по-прежнему оставался наморщенным.

— Я люблю тебя, — повторял он в такт своим движениям, скользя телом по телу Джулии, пока они оба, удовлетворенные, не застыли.

Джулия проснулась перед восходом солнца, словно что-то вытолкнуло ее из сна.

Ее красавец-муж мирно посапывал рядом, и во сне его лицо было совсем как у молодого парня. Таким он впервые встретился ей на заднем крыльце дома Кларков. Джулия осторожно провела пальцем по его бровям, по щетине на подбородке, и ее захлестнуло громадной волной любви. Такими же громадными были ее радость и удовлетворенность.

Стараясь не разбудить Габриеля, Джулия вылезла из кровати. Надев поднятую с пола рубашку мужа, она тихонечко вышла на балкон.