Шрифт:
– Ну, ползи, ползи… Чего встал?
И тогда он пошел прямо на них.
– Дай пройти офицеру! – заявил матросам, а в горле что-то жалобно пискнуло, и тут ногой поддали ему по книге…
Он нагнулся, чтобы поднять ее, но сверху двинули по затылку кулаком. Артеньев упал, и его стали бить. Он выпрямился рывком, уже без фуражки. Запонки отлетели, манжеты сползли и торчали теперь из-под рукавов несуразно-ослепительной свежестью.
– Нет! Нет! Нет! – вскрикивал он при каждом ударе. Наконец бить закончили.
– А за что? – спросил их Артеньев, сплюнув кровью.
– Вас всех, офицеров, к стенке надо.
– За что?
– Еще спрашивает! Скажи спасибо, что живым отпускаем…
– За что?
– Холуй ты царский, – влепили на прощание, как пощечину…
Ушли. Он отцепил манжеты, отбросив их от себя. Книга лежала в стороне, затоптанная сутолокой ног. И вот тогда он заплакал. Но слез этих себе не простил. Ожесточась, быстрым шагом вернулся в гавань. Прямо от сходни приказал вахте:
– Большой сбор – все наверх!
Грянули звонки. Буцая в палубу, сбегались матросы. И застывали на корме, лицами внутрь эсминца, двумя фалангами. Ветер мусолил ленты, гремели на ветру жесткие робы.
– Слушай все! – сказал Артеньев. – Сейчас в городе меня избили… матросы. Матросы флота избили офицера флота. За что? Но, кажется, они сами не знают. Меня назвали «холуем царским». И я здесь, перед всей командой, заявляю, что ничьим холуем никогда не был. Я не политик и революций не делаю… Я только строевой офицер. Кадровый. Меня в корпусе вашим «измам» не обучали. Но, как офицер, я знаю, что без дисциплины нет флота. Без флота не будет победы. Слушайте все… Вы знаете, я был строг. При царе. Но я никогда не завинчивал гаек. А теперь стану! Да… И чем больше расхристаетесь, тем круче я стану требовать с вас порядка.
Он потрогал разбитую губу и закончил как обычно:
– Ррразойдись по работам!
– Не расходиться, – послышался голос Хатова, который соизволил вернуться из отлучки и теперь, как последняя скотина, лез через леера на борт эсминца. – Не расходись! Теперь я говорить буду…
Кажется, он был пьян, но говорил складно:
– Братва, слышали, что старшой заливал нам тута? Мало вчера ихнего брата угробили – надо бы и нашего прихватить за компанию. Вы слышали голос платного наймита буржуазии? Это к чему же он всех нас призывает? В старые времена? Дисциплинки ему хочется?
Хатов осекся – прямо на него в упор глядела жуткая дырочка револьвера. Когда Артеньева били, он про него забыл. А вот теперь вспомнил. И навел.
– Убирайся. Или прихлопну. Как муху…
5
Вице-адмирал Андрей Семенович Максимов, начальник Минной обороны флота, ступил на палубу посыльной «Чайки». Ни тебе фалрепных у трапа, ни тебе «захождения» на горнах, ни тебе вахтенных, отдающих честь, – разболтались! Окружили его с карабинами:
– Вскинь руки! Ребята, хватай браунинг у него…
Скрутили адмиралу руки, потащили его в корабельный карцер. В дверях он уперся ногой, не давал себя закрыть:
– Стой! Один только вопрос: что я вам худого сделал?
– Все вы одним лыком шиты. Давай посиди тут, а мы за это время судьбу твою порешим как следует… по справедливости!
Сбили ногу адмирала с комингса – дверь задраили.
Непенин обвел флаг-офицеров суровым взглядом:
– Колчак-то, господа, мерзавцем оказался… На митингах треплется. Всю полицию разогнал, а в Ливадии великим князьям обыск устроил. Вскормили мы с вами змия у груди своей…
По салону обеспокоенно расхаживал князь Черкасский:
– Революция пошла с креном на левый борт. Метацентр высоко поднялся, и Россия может опрокинуться кверху килем…
На столе комфлота лежали груды бумаг, разложенные стопками. Рука адмирала Непенина, мягкая и розовая, парила над этнами и везувиями восстаний, как над раскаленными плитами:
– Вот Кронштадт… вот Ревель… в Або пока спокойно.
Ренгартен почти не спал эти дни, взвинченный до предела. Время от времени, наглотавшись новостей и слухов, он забегал в каюту, торопливо доверяя впечатления своему дневнику:
«Жалко смотреть на Непенина – так он устал, бедняга, так он травился и с таким трудом сдерживался… Провокация по радио: смерть тирана… Развал полный! Опять надо рассчитывать на Бога, на чудо… Дал мысль Непенину снять везде царские портреты. Уже приказано им… Депутаты к Адриану (к Непенину. – В. П.) приходили – он выслушал их. Велел для них в столярной мастерской дать чаю с хлебом… Неужели все погибнет?..»
Офицеры-заговорщики были обеспокоены.
– Только бы наш комфлот не вздумал выступать с речами перед матросами. Так, келейно, он еще держится в рамках демократии. Но случись митинг команд, он же гавкнет… обязательно гавкнет!