— В халате?

— Да, представь, в длинном синем махровом халате! Так по-домашнему, без комплексов, свой в доску.

— Да уж.

— А потом мы пили чай с кексом. И Череп рассказал, что когда-то очень давно подавал надежды как оперный певец. Сам Лепешинский хвалил его тенор.

— Лепешинская, ты хочешь сказать? Балерина?

— Балерина?! Что за дурь, Олег?

— Ну, кажется есть такая… Да нет, он, наверно, сказал: Лемешев!

— Да нет, вроде не Лемешев. Какая-то такая длинная фамилия была.

— Бред какой-то. А вообще, с трудом верится, — пробормотал Олег, вспомнив лающий тенорок Черепа.

— Но ты меня не дослушал. И вот, за несколько дней до дебюта Череп подцепил сильнейшую ангину. И все! Голос пропал навсегда! Знаешь, он вчера чуть ли не разрыдался, когда вспоминал, как долго он разучивал партию Ивана Сусанина, как мечтал выйти на сцену и спеть «О дайте, дайте мне свободу!»

— Муть какая-то. Никогда не слышал, чтобы Череп о театре говорил.

— Ничего удивительного. А когда нам об этом говорить? Крутимся как белки в колесе. Каждый день заново наполняем бездонную бочку. А на следующее утро — все сначала. Конвейер!

Тут зазвонил телефон.

— Сан Санычу я опять зачем-то понадобилась, — в глазах Яны мелькнула тревога. — Надеюсь, что долго не задержусь.

… Возвратилась она через 40 минут — вернее, ворвалась в кабинет и первым делом грохнула об пол бокал. Затем ребром ладони сшибла блюдце. После чего — вазу. Но она разбилась не сразу. И Яне пришлось сделать еще две попытки, прежде чем пол усеяли тяжелые зеленоватые осколки.

— Ты офигела что ли? Я сейчас психбригаду вызову! — примчавшийся Кудряшов крепко схватил ее за плечи.

— Вызывай, вызывай, у меня, кажется, реально поехала крыша! Я сейчас тут все на хрен разнесу!

— Да уймись ты! Что опять стряслось?

— Да, все здесь разнесу, а потом пойду и убью эту суку!

— Какую суку?

— Эту тихоню, эту мразь, эту нашу белую кость Анну Петровну! Олег, в номере опять ошибки! Представляешь, вместо «мэр» в газете стоит «мэрин»! А вместо «деловых кругов» — «деловые овалы»! — и Яна истерично захохотала. — Это уже не опечатки! Это кое-что посильнее! Эта сука ржет мне прямо в лицо!

— Не может быть! Я тебе не говорил, но после того случая я лично перечитываю все после корректоров. Только они этого не знают. А сейчас, пока Черемшанов болеет, я сам подписываю полосы в печать. Вчера последнюю подписал в 18.25. Все было чисто. Ни мерина, ни овалов. Марина дежурила на сдаче номера. А Анны Петровны в это время в редакции уже не было. Она ушла около шести.

— Ну не знаю! Значит, у нас завелись барабашки! Но неужели никого в редакции не было? Ведь Корикова обычно торчит до семи-восьми, а Ростунов должен был дописывать репортаж на пятницу. Неужели тоже смазал? Очень странно все это, вот что я скажу!

— Действительно, странно. А я еще удивился: что это как тихо в редакции? Сейчас пойду и всех расспрошу.

— Да толку-то? — истерика у Яны сменилась безучастностью. Она опустилась в кресло и уставилась в одну точку. — Я уже написала заявление. Он мне орал: «Вон, дура! И не смей мне больше на глаза показываться!» Такое унижение…

— Я обязательно выясню, кто это сделал.

— В этом уже нет никакого смысла, Олег. Моя репутация испорчена навсегда. Меня теперь не возьмут ни в одну редакцию. Надо мной, наверно, весь город смеется!

— Ерунда. Посмеются и перестанут. А выяснить, кто это сделал, надо по-любому.

Интересная картина нарисовалась Кудряшову после того, как он переговорил с коллегами. По словам Кориковой, вчера она собиралась задержаться до восьми. Ей не понравилось, как написан текст про спасателей, и она хотела посидеть в относительной тишине и подумать, как его переработать. Однако около пяти вечера ей позвонила читательница и сказала, что попала в удивительную — просто потрясающую! — историю. И она готова рассказать ее только своему любимому журналисту Алине Кориковой. Да-да, она не пропускает ни одной ее публикации, и даже вырезает их из газеты…

— Она настаивала на немедленной встрече. Иначе пойдет в «Помело». Это меня насторожило, и я тут же забила с ней стрелку на 18.15 около «Десяточки», — рассказала Алина.

— Ты поехала вот так, наугад?

— Да, поехала. А вдруг там сенсация?

— Почему нам ничего не сказала?

— А смысл трепаться раньше времени? Может, это очередная умалишенная, которая будет жаловаться на то, что ее соседи открыли у себя подпольную лабораторию ядов? Яна Яковлевна потом при случае обязательно напомнит, как я облажалась.