В тот самый день, когда гридин Олекса проходил мимо боярского подворья, Стодол повстречал владимирского боярина Ерёму. Тот шёл с боярином Селютой от Зарядья к Кремлю, и Стодол долго гадал, зачем владимирец прикатил в Москву и что за дружба у него с Селютой. Но ответа на свой вопрос так и не нашёл, а потом и вовсе позабыл о том и лишь спустя неделю, столкнувшись с Селютой на паперти Успенского храма, вспомнил:

– Зачем боярин Ерёма в Москву наезжал?

Селюта растерялся от неожиданности, помялся, а Стодол новым вопросом озаботил:

– В этакую пору в дорогу от нечего делать пускаться кто решится?

– Воистину. Боярину Ерёме кто-то наговорил, что боярыня моя скончалась, вот он и побывал в Москве.

Стодол хмыкнул:

– Твоя боярыня, Сел юта, вас с Ерёмой переживёт.

Селюта сердито затряс бородой:

– Не плети пустое, боярин.

Стодол рассмеялся:

– Аль тебе, Селюта, боярыня опостылела, что хочешь её смерти?

Селюта гневно пристукнул посохом:

– Я ли тебе, Стодол, зла какого причинил?

На том и расстались. И невдомёк Стодолу, что лазутчиком великого князя Андрея наведывался Ерёма в Москву.

Суровая жизнь забирала у Даниила всё, учила его коварству, на подлость брата Андрея он отвечал подлостью. Но самое страшное — он, Даниил, уподобился Андрею и перестал считать зазорным в междоусобной войне с братом искать подмогу у ордынцев. Как обыденное воспринимал он платой за эту помощь разорение городов и деревень своего противника. «Русь отстроится, — говорил Даниил, — лесов много, а бабы нарожают детишек».

Его одолевала мысль: не позволить великому князю перехватить Переяславль и сделать так, чтобы тот не помешал прирезать к Москве Коломну.

С конца зимы московский князь начал готовить подарки хану и его окружению, дабы хан Тохта не принял сторону брата Андрея. Не заручится великий князь поддержкой Орды — не пойдёт на Москву, Москва же заодно с Тверью противостоят великому князю.

Дворский проверял пушнину, его цепкие глаза не пропускали ни малейшего повреждения шкурки: упаси бог, узрит хан порчу меха, взъярится и окажет князю немилость.

Меха укладывали в берестяные короба, а в ларцы из липы — украшения из золота и камня, серебра и эмали…

Ближе к весне собралась в княжеской гриднице старшая дружина, расселась за длинным дубовым столом на лавках, обитых тёмным бархатом. Даниил восседал в торце стола на высоком кресле. Повёл из-под нависших бровей очами, сказал голосом глухим, покашливая:

– Всем вам ведомо: посылаю я сына моего Юрия в Орду челом бить великому хану Тохте. Брат мой Андрей обиды нам чинит, княжество Московское, сиротское, и то мыслит урезать.

– Алчность великого князя Андрея нам ведома, — разом зашумели бояре.

Тут Селюта, улучив момент, когда бояре унялись, вставил:

– Орда дары любит, а московская скотница скудная.

Даниил нахмурился:

– Наскребём. А для хана святыню передам, чем отец мой гордился, — меч ярла Биргера. Его Александр Ярославич в бою с варягами обрёл.

– Невский мечом тем дорожил, — вставил Стодол, — то память о его первой большой победе.

– Тогда он Новгород отстоял. И хоть дорог нам меч, но не поскуплюсь, дабы княжество Московское упрочить.

Весна настала ранняя, со звонкой капелью, с шорохом падавшего с крыши снега. С грохотом срывались со стрельниц снежные пласты. Снег стаивал, пар поднимался от мостовых, а по канавам и рытвинам уже пробивались первые ручейки. Дружно оголялись лоскуты озими, всё чаще выходили в поле смерды, готовились к посеву яровых, в лесу остро запахло прелью, и с раннего утра весело пели птицы, порхали суетливо. Весна брала своё.

За утренней трапезой Даниил сказал Юрию:

– Скоро, сыне, просохнут дороги и ты тронешься в путь.

Юрий только голову склонил в знак покорного согласия.

Его одутловатое лицо с едва пробившейся русой бородкой было непроницаемо. Он принимал поручение отца как должное, был готов к нему, но внутренний холодок нет-нет да и проникал в душу. Эта его первая поездка в Орду бог знает, чем закончится: ну как подвернётся он хану, когда тот не в духе, либо кто-нибудь из ханских ближних наплетёт чего-то на Юрия…

Сидевший рядом с Юрием Иван помалкивал. В Орду ехать не ближний свет. Пока до Сарая доберёшься, не одна опасность в пути подстережёт. Каждый удельный хан мнит себя потомком если не Чингиса, то Батыя или Берке и норовит свою власть показать. А то и половецкий хан, который давно уже потерял своё ханство и ходит в псах у хана Золотой Орды, норовит укусить. А уж сколько пакостей накатывается на того князя, кто до Сарая добирается…