Я остановился и снова отпил, но не почувствовал вкуса виски.

— Это означало, что они не могли оставить людей для охраны пленных. Им пришлось бы отпустить их одних в собственный тыл. Сержант заявил, что этого нельзя допустить.

Грэйм по-прежнему внимательно наблюдал за мной.

— Я не сразу понял. Я не понял даже тогда, когда все остальные солдаты начали возражать ему.

Я поставил стаканчик на стол рядом с собой и уставился на стену офиса, и перед моими глазами снова встала та же картина — так ярко, словно я видел ее в окно.

— Я помню, как сержант неожиданно выпрямился, и я увидел его глаза. «Разве они избранные Господа? — заорал он на солдат. — Они из избранных?»

Я посмотрел на Кенси Грэйма, сидящего напротив меня, и снова встретил его внимательный взгляд. Маленький стаканчик с виски просто тонул в его огромной ладони.

— Вы понимаете? — спросил я его. — Раз пленники не были квакерами, то он просто не считал их за людей. Как будто они существа низшего порядка, и поэтому их можно убить.

Я неожиданно содрогнулся.

— И он сделал это! Я сидел, прислонившись к дереву, в полной безопасности — на мне была униформа корреспондента — и наблюдал, как он их расстреливает. Всех. Я сидел и смотрел на Дэйва, он смотрел на меня, а тут этот сержант взял и застрелил его!

Неожиданно я смолк. Просто раньше я не мог рассказать никому, кто бы понял, насколько беспомощным я был тогда. Но что-то в Грэйме подсказало мне, что он поймет.

— Да, — тихо произнес он мгновение спустя, снова наполнив мой стаканчик, — Все это очень плохо. А этого сержанта отдали под трибунал за нарушение кодекса наемников?

— Да, но слишком поздно.

Он кивнул:

— Но ведь они не все такие.

— Но подобных ему вполне достаточно, и именно поэтому квакеров так не любят.

— К сожалению, это так. Что ж, — он слегка улыбнулся мне, — мы постараемся и не допустим подобных инцидентов в этой кампании.

— Скажите мне кое-что. — Я опустил свой стаканчик. — Подобные инциденты — как вы это назвали — когда-либо с самими квакерами происходили?

Что-то изменилось в атмосфере офиса. Наступила небольшая пауза, прежде чем он ответил.

— Нет, не происходили.

— Почему же? — снова спросил я.

И тут я понял, что слишком форсировал события. Я сидел и разговаривал с ним как с обычным человеком, позабыв, кто он на самом деле. Он был дорсайцем — с одной стороны, таким же человеком, как и я, с другой — всю жизнь его, как и многие поколения его предков, обучали и тренировали, чтобы он отличался от других.

Грэйм не изменил ни тона своего голоса, ни позы, но почему-то мне показалось, что он отодвинулся от меня туда, на холодную каменистую землю, куда я мог попытаться добраться только на свой страх и риск.

Я вспомнил, что говорили о его народе, населявшем эту маленькую, холодную, покрытую горами планету. Утверждали, что, если дорсайцы решили бы отозвать всех своих воинов, служивших на других мирах, и затем бросили вызов этим мирам, даже объединенное могущество всех остальных планет не могло бы противостоять им. Раньше я никогда этому не верил. Правда, я никогда об этом и не задумывался. Но сейчас, сидя здесь и чувствуя, что происходит в комнате, неожиданно я осознал, что это — правда. Я просто физически ощутил это, словно ветер с ледника вдруг подул мне в лицо. И тут он ответил на мой вопрос.

— Потому, — произнес Кенси Грэйм, — что подобные действия запрещены статьей второй кодекса наемников.

Затем он неожиданно улыбнулся, и напряженность исчезла. Я перевел дух.

— Что ж. — Он поставил свой опустевший стаканчик на стол. — Как насчет того, чтобы отобедать с нами в офицерской столовой?

Я принял его предложение, и трапеза оказалась весьма приятной. Мне предлагали остаться у них на ночь, но я чувствовал, как непреодолимо меня тянет назад, туда, в темный угрюмый лагерь Джозефтауна, к моим врагам.

Я вернулся.

Было примерно около одиннадцати вечера; я проехал сквозь ворота и припарковался как раз в тот момент, когда из штаба Джэймтона кто-то вышел. Плац освещался всего лишь несколькими лампами на стенах, и их свет тонул в мокром асфальте. Я не сразу разглядел, что это Джэймтон.

Он прошел бы мимо, но я двинулся ему навстречу. Ему ничего не оставалось, как остановиться.

— Мистер Олин, — спокойно произнес он. В темноте я не видел выражения его лица.

— У меня есть один вопрос, который мне хотелось бы задать. — Я улыбнулся.