— А тебе обязательно исполнять этот танец в последнем акте? — настойчиво спрашивал он. — В смысле, если ты откажешься, тебя уволят?

Марша хихикнула:

— А мне он нравится. Я его с удовольствием танцую.

Тут Хорас сделал faux pas. [16]

— А я-то полагал, он вызывает у тебя отвращение, — проговорил он отрывисто. — У меня за спиной звучали замечания по поводу твоей груди.

Марша густо покраснела.

— Тут уж ничего не поделаешь, — ответила она поспешно. — Для меня этот танец — просто такой акробатический трюк. И, видит бог, не из простых! Я по вечерам по часу втираю в плечи специальную мазь.

— А ты… развлекаешься, когда стоишь на сцене?

— Ага, еще бы! Я, Омар, привыкла, что на меня смотрят, и мне это нравится.

— Гм! — Хорас погрузился в мрачные размышления.

— А как там налет бразилианства?

— Гм! — повторил Хорас и добавил после паузы: — А где вы будете гастролировать после?

— В Нью-Йорке.

— И долго?

— Трудно сказать. Возможно, всю зиму.

— А!

— Приедешь поглядеть на меня, Омар, или тебе на меня наплевать? Здесь ведь оно похуже будет, чем у тебя в комнате, да? Мне бы тоже сейчас хотелось оказаться там.

— Здесь я себя чувствую по-идиотски, — сознался Хорас, нервно озираясь.

— Вот и жаль! А нам вроде как неплохо вместе.

При этом замечании на лице его вдруг появилось столь меланхолическое выражение, что она сменила тон, дотянулась до его руки и погладила ее.

— Ты когда-нибудь раньше приглашал актрису поужинать?

— Нет, — ответил Хорас несчастным голосом, — и никогда больше не стану приглашать. Я не знаю, зачем я сюда пришел. При этом освещении, да еще когда вокруг все болтают и смеются, я чувствую себя совершенно инородным телом. И не знаю, о чем с тобой говорить.

— Давай поговорим обо мне. В прошлый-то раз мы говорили о тебе.

— Хорошо.

— Так вот, фамилия моя действительно Медоу, но мое настоящее имя не Марша, а Вероника. Мне девятнадцать лет. Дальше вопрос: как такой девушке удалось пробиться на сцену? Ответ: родилась она в городе Пассаик, штат Нью-Джерси, и еще год назад оправдывала свое существование тем, что подавала посетителям печенье в чайной Марселя в Трентоне. Потом стала встречаться с парнем по имени Роббинс, он пел в кабаре «Трент-Хаус» и однажды вечером пригласил ее спеть вместе и станцевать на пробу. Через месяц мы уже выступали каждый вечер. Потом поехали в Нью-Йорк, а в кармане у нас была толстенная пачка писем из разряда «Разрешите вам представить моих друзей»… Уже через пару дней мы получили ангажемент в «Дивинерри», а у одного парнишки из Пале-Рояля я научилась танцевать шимми. В «Дивинерри» мы проработали полгода, а потом однажды вечером Питер Бойс Венделл, журналист, зашел туда съесть сладкую булочку. На следующее утро в его газете появилось стихотворение про Несравненную Маршу, а через два дня мне предложили роли в двух водевилях и еще в «Полуночном шалуне». Я написала Венделлу благодарственное письмо, а он опубликовал его в своей газете, — стиль, говорит, прямо как у Карлайла, только непосредственнее, и вообще мне впору бросать танцы и вносить свой вклад в североамериканскую литературу. После этого меня позвали еще в парочку водевилей, а еще предложили роль инженю в самой настоящей музыкальной комедии. Я согласилась — и вот, Омар, я здесь.

Она замолчала, и несколько секунд они просидели в молчании — она накалывала на вилку последние кусочки мясного пудинга и ждала, когда он заговорит.

— Пойдем отсюда, — произнес он внезапно.

Взгляд Марши посуровел.

— Это еще почему? Я тебе надоела?

— Нет, но мне здесь не нравится. Мне не нравится сидеть здесь с тобой.

Марша, без единого слова, сделала знак официанту.

— Сколько с нас? — спросила она деловито. — Я плачу за пудинг и за имбирное пиво.

Хорас ошарашенно наблюдал, как официант производит расчеты.

— Послушай, — начал было он, — я, вообще-то, собирался за тебя заплатить. Я же тебя пригласил.

Марша с полувздохом поднялась из-за стола и пошла к выходу. Хорас, с выражением сильнейшей озадаченности на лице, положил на стол купюру и двинулся следом, вверх по лестнице, потом через вестибюль. Он нагнал ее возле лифта, и они встали лицом к лицу.

— Послушай, — повторил он, — я же тебя пригласил. Я что, тебя чем-то обидел?

В глазах ее мелькнуло изумление, потом взгляд смягчился.

— Ты грубиян, — проговорила она медленно. — Ты хоть сам понимаешь, как ты невоспитан?

— Я ничего не могу с этим поделать, — ответил Хорас с обезоружившей ее прямотой. — Видишь же, что ты мне нравишься.

— Ты сказал, что тебе не нравится сидеть со мной.

— Действительно, не нравится.

— Почему?

В серых дебрях его глаз вдруг полыхнуло пламя.

— Потому что это так. Потому что ты уже стала моей привычкой. Я в последние два дня почти ни о чем больше не думал.

— Ну, если ты…

— Подожди минутку, — прервал он ее. — Я должен тебе кое-что сказать. А именно: через полтора месяца мне исполнится восемнадцать. И когда мне исполнится восемнадцать, я приеду в Нью-Йорк повидаться с тобой. Есть в Нью-Йорке какое-нибудь место, куда мы сможем пойти и где вокруг не будет толпы людей?

— Разумеется, — улыбнулась Марша. — Приезжай ко мне на квартиру. Если хочешь, уложу тебя на кушетке.

— Я не могу спать на кушетках, — ответил он резко. — Но я хочу с тобой поговорить.