– Моя жена, – мгновенно рассвирепел Уинсам, – долбаная фашистка. Тебе ли об этом не знать.

– Но если ты возьмешь Рэйчел…

– Я просто хочу поехать куда-нибудь за город, подальше от Нью-Йорка, туда, где сбываются все ожидания. Разве нет таких мест? Ты еще совсем молода. А у детей все именно так и происходит, разве нет?

– Я уже далеко не ребенок, – прошептала она. – Ради Бога, Руни, перестань.

– Детка, если этого нет в Леноксе, значит, будет где-нибудь в другом месте. Где-нибудь дальше на восток, на озере Уолден [243] , ха-ха. Хотя нет. Нет, теперь там общественный пляж, где сидят всякие бостонские жлобы, которые с радостью поехали бы на Ривер-Бич, если бы толпа точно таких же жлобов оставила им хоть немного места; а так эти жлобы садят на камнях вокруг Уолдена, рыгают, пьют пиво, которое им удалось протащить мимо охранников, пялятся на молоденьких девочек и ненавидят своих жен вкупе с вонючими детишками, которые тайком писают в воду. Тогда где же? Где найти такое место в Массачусетсе? Или даже во всей стране?

– Сиди дома.

– Нет. Надо же посмотреть на этот поганый Ленокс.

– Ты слышала, детка, – мягко запела Руби с рассеянным видом, – ты знала о том, что в Леноксе нет наркоты…

– Как ты это сделала?

– Жженой пробкой, – ответила она. – Как певцы, которые на концертах косят под негров.

– Врешь. – Уинсам отошел в другой конец комнаты. – Ты вообще ничем не пользовалась. Нужды не было. Ты вообще обошлась без грима. Знаешь, Мафия полагает, что ты немка. Я считал, что ты пуэрториканка, пока Рэйчел меня не просветила. Как так получается, что каждый видит в тебе то, что хочет видеть? Это защитная окраска?

– Слушай, Руни, – сказала Паола, – я много об этом читала и выяснила, что о мальтийцах никто толком ничего не знает. Мы сами считаем себя чистой расой, а европейцы причисляют нас к семитам, хамитам, потомкам смешанных браков североафриканцев или турков и еще Бог знает к кому. Но здесь, для МакКлинтика и всех прочих, я негритянка по имени Руби. – Уинсам фыркнул. – Будь другом, не выдавай меня – ни им, ни ему.

– Я никому не скажу, Паола. – Тут вернулся МакКлинтик. – Ладно, ребятки, вы не против заехать за моей подружкой?

– За Рэйчел? – разулыбался МакКлинтик, – Славное дело.

Паола совсем сникла.

– Представляю, какой пикник мы вчетвером устроим за городом. – Это говорилось для Паолы; Уинсам окосел и уже не следил за собой. – Это будет нечто новое, свежее и чистое.

– Пожалуй, вести буду я, – решил МакКлинтик. Таким образом ему удастся сосредоточиться и немного прийти в себя, а за городом дело пойдет легче. Тем паче что Руни совсем пьян. Даже больше, чем кажется.

– Веди, – устало согласился Уинсам. Господи, только бы она была дома. И всю дорогу до 112-й улицы (МакКлинтик жал на всю катушку) он размышлял, что будет делать, если не застанет Рэйчел.

Рэйчел не было. Дверь не заперта, записки нет. Обычно она не забывала черкнуть пару слов. И обычно запирала дверь. Уинсам вошел в квартиру. Две-три зажженных лампы. И никого.

Лишь комбинация валяется на кровати. Уинсам взял в руки черный гладкий шелк. Ночнушка-шелковушка, подумал он и поцеловал комбинацию в левую грудную чашечку. Зазвонил телефон. Уинсам не стал брать трубку. Но в конце концов решил ответить.

– Где Эстер? – задыхаясь спросила Рэйчел.

– Хорошее у тебя белье, – сообщил Уинсам.

– Спасибо. Она не приходила?

– Девушки, которые носят черное белье, опасны.

– Потом, Руни. Она унеслась, будто ей вожжа под хвост попала. Посмотри, там записки нет?

– Поехали со мной в Ленокс, в штат Массачусетс. Вздох безграничного терпения.

– Нет там записки. Ничего нет.

– Ты посмотри, посмотри. Я в метро.

Рэйчел бросила трубку на полуслове. Уинсам остался сидеть у телефона с комбинацией в руках. Просто сидел.

Эстер и впрямь попала вожжа под хвост. А задница у нее была весьма чувствительная. Незадолго до разговора с Уинсамом Эстер сидела в прачечной и плакала; там Рэйчел ее и нашла.

– Что такое? – спросила она. Эстер заскулила громче. – Детка, – ласково сказала Рэйчел, – рассказывай.

– Отвали на фиг. – И Рэйчел пришлось бегать за ней между стиральными машинами и центрифугами, то и дело путаясь в сохнущих простынях, ковриках и лифчиках.