13. Хорунжий Ф. И. Елисеев, казак ст. Кавказской. Полковник. Проживает в Северной Америке.

14. Хорунжий В. А. Поволоцкий (позади него). В чине есаула, сослан на Соловки в 1920 году.

15. Хорунжий Н. В. Леурда, казак ст. Горячий Ключ. В чине подъесаула, застрелился в Екатеринодаре в феврале 1918 года.

16. Хорунжий И. В. Маглиновский, казак ст. Брюховецкой. В чине есаула, погиб в бою в Саратовской губ. в 1919 году.

Лежат справа налево:

1. Хорунжий В. Н. Кулабухов, казак ст. Ново — Покровской. В чине подъесаула, умер в 1919 году.

2. Помощник полкового врача, классный фельдшер Целицо. Казак. Умер в 1915 году.

3. Заведующий оружием, чиновник Самойлов. Умер в 1916 году.

4. Командир обоза, подъесаул П. А. Ламонов, казак ст. Кавказской. В чине есаула, сослан в Кострому в 1920 году и умер в Пензе, в плену у красных.

Любовь казака к родине, любовь к Кубани, к «Кубани», конечно, как к

«ВОЙСКУ КУБАНСКОМУ»,

к его горделивому историческому прошлому, острое сознание всегдашней

«Войсковой Гордости»,

боязнь ее не уронить во всех боевых переделках, боязнь не опозорить седины своих дедов (Георгиевский штандарт полк получил за взятие Девебойненской позиции перед Эрзерумом в 1877 году) — все это, видимо, не раз выявлялось казаками в их обыденной боевой жизни, если автор, сам не казак, запечатлел казачью мысль такими трогательными и жертвенными словами:

И как последняя затаенная мысль — мечта всякого воина, жаждущего окончить войну живым и со славою, мечта — принести своей родине благополучие и счастье, с сознанием, что им лично сделано все для нее — автор, словами казачьей песни, выразил полную сыновью преданность родине — и в экстазе своих горячих чувств к ней он коленопреклоненно выражает ей полную свою любовь — почтение:

Эта «песнь» вышла в печати маленькою брошюркою в 6–8 страниц, вместе с другими стихами автора, к осени 1915 года. Тогда же с собственноручною надписью автора отца Константина, в знак приветствия назначения моего полковым адъютантом 2 ноября 1915 года, я получил ее «на память» в селении Санжан, в убогой землянке его. Автор ее, видимо, имел в виду этою «песнью» дать более значительный смысл ее понимания, так как в заголовке стояло:

«Плач Кубанских Казаков».

Мы, офицеры, по гордости своей, тогда даже возмутились этим:

Почему «плач»?

Но 1–й Кавказский полк через несколько дней неожиданно был сменен 1–м Лабинским полком, и мы, после 15–месячного непрерывного пребывания в полудикой Турции, испытав нечеловеческие лишения, измотанные и обтрепанные — с нескрываемой радостью выступили на отдых в Карс. Но отдохнуть полку не удалось. Пробыв всего лишь несколько дней, он был спешно переброшен в г. Ольты, т. к. началась Эрзерумская операция, закончившаяся падением этой первоклассной турецкой крепости. Развивая успех, с непрерывными и жестокими боями полк прошел Мема — Хатунь, Барна — Кабан, Байбурт, Хан — Дараси, закончив все это занятием далекого и уже полуевропейского города Эрзинджана, расположенного в богатой и плодородной долине, где впервые в Турции нашли мы яблоки, груши, огурцы и даже арбузы. И далее, распространяясь в глубь Турции, дивизион полка занял город Кемах, в 60 верстах западнее Эрзинджана, по шоссе на Сивас. Это был самый далекий пункт, где только могли быть русские войска в Турции. Увлеченные такими боевыми успехами мы как-то и забыли о

«Плаче Кубанских Казаков».

И лишь к осени 1916 года, когда полк, в составе 5–й Кавказской казачьей дивизии (Закаспийская казачья бригада, с включением в нее 3–го Екатеринодарского и 3–го Линейного полков, были переименованы в 5–ю Кавказскую дивизию), абсолютно издерганный и надорванный, был вновь переброшен на продолжительный отдых в район крепости Карса — здесь впервые появилась эта песнь, уже переложенная на трогательную музыку и с восторгом подхваченная не только в сотнях нашего полка, но и в полках всей дивизии, так как глубокий смысл этой песни одинаково затронул изболевшуюся и надорванную душу каждого казака, перенесшего нечеловеческие лишения на голодном Турецком фронте и послужившую темою для автора в его

«Плаче».

Однородность невзгод Турецкого фронта, на котором из 11 первоочередных полков Кубанского Казачьего Войска участвовало девять (1–й Кавказский, 1–й Таманский, 1–й Лабинский, 1–й Черноморский, 1–й Полтавский, 1–й Уманский, 1–й Запорожский, 1–й Кубанский и 1–й Хоперский), на котором участвовали все три бригады непоколебимых в боях наших исторически прославленных кубанских пластунов, почти все Кубанские батареи, плюс несколько третьеочередных полков и отдельных сотен, а впоследствии и вновь сформированная 4–я Сводно — Кубанская дивизии (Екатеринославский, Ставропольский, Адагумский и Ейский полки), оперировавшая в Персии — т. е. где участвовало почти все строевое Кубанское казачество, весь «цвет» и боевая мощь Войска, и с которыми 1–й Кавказский полк в своих боевых мытарствах имел близкое общение — поэтому становится вполне понятным, что эту трогательную «песнь — молитву» одинаково святостно восприняли все полки, батальоны и батареи Войска, словно песнь эта была написана исключительно о каждом из них в отдельности, отобразив именно их душу, их плач…