Захарченко Виктор Гаврилович
Шрифт:
К тому времени относится и моя первая попытка постучаться в двери редакции. Попытка оказалась успешной. Это было в 1893 году 3 сентября, когда я отнес в редакцию издававшейся в то время в Тифлисе газеты «Новое Обозрение» свое стихотворение: «Полно, утешься, дитя мое милое» (Утешение). Первый успех окрылил мое усердие, и от поры до времени я стал помещать свои стихи в местном «Вестнике Грузинского Экзархата».
Но тут началась для меня с моим неразлучным приятелем удивительная полоса увлечения аскетическими творениями. Началось так незаметно, под влиянием миссионерской и проповеднической деятельности нашего инспектора семинарии иеромонаха о. Исидора Колоколова, весьма даровитого и пылкого оратора. Начитались Эпиктета, Сократа и других моралистов древности. Перешли на произведения святых отцов и византийской аскетики. Мы усиленно штудировали книгу «Невидимая брань» еп. Феофана. Выписывали в особые тетради огромные выдержки из творений Макария Египетского, Ефрема Сирина, Фомы Кемпийского, о. Иоанна Кронштадтского. То было всепоглощающее увлечение с твердым намерением все почерпаемое в этих книгах копировать в себе, применять к личной жизни, невзирая ни на что. Увлечение доходило почти до фанатизма. Всякие препятствия учитывались нами как подвиг искуса. Тут имели место акафистные моления на всю ночь, хождения с богомольцами по монастырям, добровольные обеты, не исключая даже таких, как обет полного молчания, что, конечно, было очень не выгодно в нашем положении как учеников, прежде всего. А потом все это весьма отражалось и на наших молодых организмах. Мы запостились не на шутку. Для моего приятеля это завершилось длительной болезнью, не позволившей ему даже закончить семинарского курса. Моя комплекция оказалась выносливей. Да и сам я, наконец, понял крайности такого увлечения. Последнему способствовало то обстоятельство, что отец мой поместил меня в семинарское общежитие, требования которого заставили меня войти в известную норму жизни. Там же, в общежитии, вновь ожила моя муза; опять я окружил себя поэтами и подолгу засиживался с ними. Писал дневник, и даже рассказы.
За год перед окончанием семинарского курса меня постигло горе: умер мой отец и я, таким образом, оказался круглым сиротой. В 1900 году я окончил курс духовной семинарии по первому разряду, студентом. Семинарское начальство направляло меня в Духовную Академию (Петроградскую), как лучшего воспитанника; но тогда у нас, семинарской молодежи, было крайнее увлечение университетом. Потянуло и меня туда же, несмотря на полное отсутствие материальных средств. Предостерегал меня ректор семинарии (о. Стефан Архангельский, впоследствии архиепископ Могилевский), но, видя мою настойчивость, потом и сам помог мне добраться до университета. В том же 1900 году я поступил по предварительному экзамену в Юрьевский университет по юридическому факультету. Новые условия жизни, свободной и кипучей, как сама юность, студенческие кружки, лекции, новые веяния, все это увлекало молодую душу. Посещая лекции не только своего, но и других факультетов, я нашел для себя более сродным историко — филологический факультет, на который спустя семестр и перечислился. Но трудно было учиться без всякой материальной поддержки. В Юрьеве на кондиции рассчитывать было нельзя. На лето я ездил на Кавказ в г. Тифлис, где и прирабатывал себе уроками и службой на железной дороге. В одну из таких поездок (в 1902 году) я женился на девице С. П. Б — овой, сестре своего товарища (И. Б — ва), о котором была речь выше. Таким образом, наша давнишняя дружба завершилась родством.
Женитьба дала мне нравственную жизненную опору, освободив меня от угнетавшего меня чувства одиночества. Вместе с тем во мне усилилось первоначальное тяготение посвятить себя на служение церкви. Это мое стремление встретило большую поддержку со стороны жены и вот, уволившись из университета, в 1904 году 13 июня я принял священный сан и был назначен на штатное место священника при карсском епархиальном соборе. Там же я потом исполнял обязанности карсского окружного миссионера. Меня увлекла деятельность проповедническая, и в этом направлении я старался работать над собой.
В 1908 году я был переведен на должность миссионера згодан, проповедника по Борчалинскому уезду Тифлисской губернии (уроч. Джелал — Оглы), а вслед за тем в том же году перевелся во владикавказскую епархию на должность помощника епархиального миссионера — проповедника и был командирован епархиальным начальством на киевский всероссийский миссионерский съезд в качестве депутата от епархии.
Но слабое здоровье не позволило мне долго нести миссионерские обязанности. Спустя год я по прошению занял приходское место (настоятеля) в станице Слепцовской. Но там крайне не повезло мне. И прежде всего — там посетило меня великое горе: в один год (1910) я потерял детей. Смерть малюток, особенно сына — первенца, необычайно даровитого и прекрасного мальчика — Коли, крайне потрясла меня и жену. Мы, осиротелые, чувствовали себя как бы выбитыми из жизненной колеи, и только одна милость Божия спасла нас тогда от окончательной гибели. Памяти сына я написал большую поэму («Над родной могилой»), в которой дал простор своим слезам и своей примиряющей вере в Промысл Божий. То был мой поэтический сорокоуст по сыну. Поэма по частям была в то время отпечатана в разных журналах («Русский Паломник», «Кормчий», «Искры жизни», «Владикав. епархиальн. ведомости»).
В 1912 году, после кратковременного перевоза в ст. Новопавловскую, я перешел на службу в военное ведомство, получив назначение в 1 Кавказский полк Кубанского казачьего войска, где и служу по настоящее время.
За все эти годы после женитьбы я не прерывал своей литературной работы. Сотрудничал во многих журналах, преимущественно в духовных («Русский Паломник» и «Странник», «Кормчий», «Утешение и наставление в православной вере христианской», «Почаевский Листок», «Божия Нива», «Воскресный Благовест», «Искры жизни», «Мирный труд», «Епархиальные ведомости», «Вестник военного и морского духовенства», и во время текущей великой отечественной войны — в «Кубанском Казачьем Вестнике»).
Из написанных за этот период стихотворений составился довольно большой сборник под общим заглавием — «Благовест Сердца», в котором все стихотворения распределены в трех книгах и сгруппированы в особые отделы, связанные одной общей идеей.
Сборник уже совсем почти готов к печати, и только война помешала мне начать его издание.
1916 г., 5 июня
Кавк. армия
Над письмом
Кавк. армия
Моей Музе Звездочке
81
Кубанский Казачий Вестник. 1917. 15 янв.
Кавк. армия.
Войсковой священник о. Сергий Овчинников
Войсковой гимн кубанского казачества как памятник гласного исповедания народной души (Из книги о. Сергия Овчинникова «Войсковой гимн кубанского казачества как памятник гласного исповедания народной души». Краснодар: Сов. Кубань, 1993.)
Запорозьки клады скризь закляты: скильки б людей йих ни копало — не даються! Мий чоловик сам ходыв. От выкопалы вони так як вылыкый погриб — увийшлы; ну а взять ничого не можна! Трэба одмолиться стильки рокив, на скильки вин заклятый.
Из разговора малороссийских поселян