Шрифт:
О горячей пище можно было только мечтать.
— Как насчет дополнительной порции рома, чтобы люди немного согрелись? — спросил один из офицеров Уорнинга.
— Хорошая идея. Проследите, чтобы раздали всем и не забыли нас.
Несколько глотков рома, и благословенное тепло разлилось по жилам. В общем-то было бы неправильно утверждать, что моряки на борту пребывали в глубокой депрессии, нет, скорее даже наоборот, но… Очень уж молоденькими были матросы. Уорнинг вспомнил, как сам впервые попал в жестокий шторм. Тогда он был примерно в таком же возрасте, как эти юнцы сейчас. Он не слишком испугался, но как-то поневоле постоянно вспоминал многочисленные истории о сгинувших в непогоду кораблях. Странно, но в военное время даже подобный ураган казался чем-то не слишком серьезным. Шкала ценностей изменилась, и он лишился части уважения.
В то утро «Пассат» прошел мимо сухогруза. Немецкие моряки заметили его, но не предприняли никаких действий. Зачем? Бывший норвежский танкер упорно шел своим курсом к цели. С мостика «Пассата» было отлично видно, как другое судно отчаянно борется со штормом, который швыряет его, словно детскую игрушку. Временами оно кренилось так сильно, что демонстрировало всем желающим покрытый красной защитной краской корпус ниже ватерлинии. Иногда оно исчезало в волнах, и можно было разглядеть только верхушки мачт и дымовой трубы. Гигантские волны следовали друг за другом. Чудовищные массы воды зарождались где-то в районе «ревущих сороковых» — там был их дом. Рядом с их титанической мощью как никогда остро чувствовалось, сколь слаб и хрупок человек.
Бедняги, подумал Уорнинг и сразу же сообразил, что он и его команда находятся в ничуть не лучшем положении, чем люди на борту неизвестного судна. Так часто бывает, когда находишься в гуще событий и голова забита важными мыслями. Заботясь о других, о себе можно и забыть.
В полдень шторм, наконец, начал стихать. Ветер стал слабее, и, хотя волнение все еще оставалось очень сильным, стрелка барометра начала перемещаться к показателю «ясно».
А ночью немецкие моряки увидели береговые огни. Они подошли к южной оконечности австралийского континента, вдоль побережья которого располагались опаснейшие рифы, ставшие причиной гибели многих судов. На этом берегу впервые высадился голландский исследователь Тасман, поэтому прилегающее к нему море носило его имя. [12] Первой целью «Пассата» был Бассов пролив, названный так в честь англичанина, впервые исследовавшего морское пространство между Тасманией и австралийским материком. Это был основной морской путь для всех судов, идущих с юга в Сидней, на Новую Зеландию или другие восточные острова или покидающих их юго-западным курсом. В западном конце Бассова пролива находились Порт-Филипп и Мельбурн, где, согласно статистике, живет каждый шестой и каждый седьмой австралиец соответственно. Подходы к Мельбурну и Порт-Филиппу были второй целью «Пассата».
12
Имеется в виду Тасманово море.
Ночью огни Тасмании скрылись за кормой, а прямо по курсу «Пассата» показались другие огни. Они находились уже на материке, родине кенгуру, на континенте, не намного меньшем, чем Европа, и в двадцать пять раз большем, чем Британские острова.
Уорнинг не покидал мостика. Судно шло по району, трудному для судоходства, изобиловавшему небольшими группами островов, опасными рифами и подводными скалами, требовавшими максимального внимания опытного штурмана. В Бассовом проливе «Пассат» прошел мимо британских грузовых судов и австралийских рыбачьих лодок, и никто не заподозрил, что под личиной старого танкера скрывается опаснейший враг. Никто и подумать не мог, что в кормовой надстройке находятся вовсе не моряки, расположившиеся на заслуженный отдых. Как и на многих других судах, на «Пассате» не было флага, и он не привлекал постороннего внимания.
Стоя на мостике, Уорнинг уверенно играл роль норвежского морского волка, который не опасается никаких проверок. Он надел форменную капитанскую фуражку, обнаруженную им на борту, и на рукавах его кителя были нашивки норвежского капитана. Он был высоким, хорошо сложенным мужчиной, и роль викинга ему вполне подходила.
Но в корме, невидимые даже для самых сильных биноклей, зловеще поблескивали стальные корпуса мин, а в штурманской рубке лейтенант Шмидт и его люди готовились к минированию. В тусклом свете голубоватых ламп люди ввинчивали в мины взрыватели. После этого присоединяли «спаржу» — так немецкие моряки называли длинные и очень чувствительные ударники, и мины становились похожими на ежей.
Той ночью был создан первый минный барьер — длинная цепь мин, тянущаяся через пролив.
«Пассат» взял курс на Мельбурн. Проходя мимо Вильсонс-Промонтори, на судне получили сигнал с берега:
«Что за судно? Что за судно?»
— Нам следует ответить? — спросил вахтенный офицер лейтенант Левит.
— Конечно, — сказал Уорнинг. — Вежливость прежде всего.
И на «Пассате» замигала сигнальная лампа.
«Танкер „Сторстад“, Норвегия, следует из Мири в Мельбурн».
Ответа с берега долго не было — очевидно, там проверяли записи. Затем сигнальная лампа ожила снова.
«Вам, должно быть, здорово не повезло с погодой».
Без сомнения, австралийцы были удивлены тем фактом, что судно, которое они ожидали намного раньше, появилось с большим опозданием.
«Совершенно верно, — ответили с „Пассата“, — была ужасная погода».
«Все хорошо, что хорошо кончается. Желаем удачи. Будьте настороже, опасайтесь немецких рейдеров».
«Спасибо, мы так и сделаем. Всего вам хорошего».
К рассвету «Пассат» снова выглядел совершенно невинным старым танкером. Минные рельсы с палубы убрали, вход в минное отделение тщательно закрыли. Для дополнительной страховки Уорнинг приказал развесить на корме цветные простыни, полотенце, скатерти и белье, чтобы отвлечь внимание от слегка измененной формы надстройки.
В ту ночь было установлено второе минное поле, на этот раз перегородившее узкий вход в залив Порт-Филипп, единственный вход в гавань второго по величине порта Австралии. Когда эта работа была выполнена, «Пассат» направился на юго-запад, обогнул мыс Отуэй и пошел вдоль берега. Следующей ночью судно подошло так близко к берегу, что стали отчетливо видны освещенные окна домов, но были ли это хибары бедняков или виллы богатых австралийцев, сказать было невозможно.