Значит, ей было всего лишь шестнадцать-семнадцать лет, сегодня она еще ходила бы в гимназию. (Точности ради заметим: и тогда ее все считали старше.) Однако Мария уже успела прославиться как "любимица общества", а следовательно, была вхожа в венские светские круги и постоянно фигурировала в газетных рубриках мод, которые были куда более пространны и содержательны, чем в наше время, выполняя примерно ту же функцию, что нынешние разделы "из жизни актеров и актрис". Что может быть более лестным для "простых смертных", чем хотя бы на уровне сплетни заглянуть в повседневную жизнь избранных, которая, конечно же, состоит сплошь из бальных увеселений, охотничьих забав, игры на скачках и демонстрации ослепительных туалетов? Но самое странное, что жизнь Марии Вечера действительно заключалась почти сплошь в этом.

"Баронесса Вечера лишила своей милости лисицу. Ну так ведь и соболя не назовешь вышедшим из моды, даже в раю его носили. И вот этот маленький, но дорогостоящий хищник нежился, свернувшись клубком, на шее баронессы все послеобеденные часы, что она провела на скачках. Зверек плотно прижимался головкой

к знаменитому округлому подбородку баронессы Мери, беззаботно свесив лапки вдоль ее спины. Маленький пушистый хищник, должно быть, очень уютно чувствовал себя, ибо так и не шелохнулся за все время забегов; его черные глазки-бусинки соперничали своим блеском с вошедшими в поговорку сверкающими жемчужными зубами его хозяйки". Такие "перлы" можно было прочесть осенью 1888 года в "Винер Тагблатт" (газете Морица Сепша, то бишь — как мы знаем — Рудольфа).

Несколько теряешься, изучая эти фотографии; на них и следа нет бурных душевных переживаний, испепеляющей любви, губительной страсти. Напротив, у нашей героини глуповатое, кукольное личико, постоянно повернутое в профиль — очевидно, чтобы выгоднее оттенить округлый, пухлый подбородок, считавшийся у нее особенно красивым. Напрасно мы стали бы искать на фотографиях и хваленую ее красоту, впрочем, последнее не стоит вообще принимать на веру, ведь женская красота в большинстве случаев результат всеобщего соглашения. Ничего определенного эти снимки нам не скажут и по поводу "мрачно горящих глаз". Если все единогласно утверждают, что взгляд ее "пылал как раскаленные угли", пусть будет так. Зато даже с расстояния в сто лет нетрудно углядеть, что модель охотно принимает титул красавицы и явно наслаждается всеми его преимуществами; Марии нравилось быть "любимицей общества". А вот о каких-либо роковых страстях или предчувствиях здесь и речи быть не может. Разве что она как бы "старит" себя (в те времена, когда молодость как добродетель или капитал еще не котировалась, точно так же поступали все, и Рудольф тоже), поскольку все ее амбиции сводятся к тому, чтобы поскорее стать истинной дамой.

Хотя графиня Лариш (помните? — "парка") пишет о Мгрии как об одной из фигур трагической скульптурной группы (налет субъективности и патина времени определенным образом сказались на ее восломинани-ях), но из уже цитированного нами и из нижеследующего описания можно представить себе, какою видели баронессу в венском обществе: "…лицо ее неизбывно живет в моей памяти. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу Мери перед собою во всей ее свежей красе. Она не была высокой, но стройная, сформировавшаяся фигура и полная грудь позволяли дать ей больше семнадцати. Кожа лица у нее была удивительно нежная, маленький, чувственный, яркий рот скрывал мелкие белые зубки — я называла их "мышиными". Никогда в жизни не встречала я таких глубоко выразительных глаз, опушенных длинными ресницами, и тонко очерченных бровей. У нее были темно-каштановые, очень длинные волосы, маленькие, изящные руки и ноги, пленительная и неподражаемо грациозная походка".

Ну а глаза? Какого цвета были у нее глаза? — так и подмывает спросить, начитавшись сих прочувствованных описаний. Однако графиня Лариш, бог весть почему, не сочла нужным просветить нас на этот счет. Так вот, глаза у Марии Вечера были голубые; но это известно нам из другого источника. Равно как и еще один факт: Мария курила! Не стоит пренебрегать даже этой мелкой подробностью, поскольку она может свидетельствовать о многом — к примеру, о свойственной подросткам экстравагантности или же об атмосфере дома, состоящего из одних женщин и напоминающего восточный гарем.

Мери глупое дитя, — отвечала из соседней комнаты Ханна, — и, по-моему, вот-вот утратит даже ту каплю рассудка, что еще сохранилась в ней.

— Ничего подобного, — дерзко парировала Мери.

— О чем это вы толкуете? — присоединилась к их разговору и я.

— Ну что ж, — сказала Ханна, проходя в комнату младшей сестры, — изволь, объясню. Хотя ты все равно не поверишь, чтобы человек был способен на такую глупость. Вообрази, моя сестричка до безумия влюблена. И в кого же? Открою секрет тебе одной: в наследника!

Ну не безрассудство ли? А ей самой и невдомек, что она выставляет себя на посмешище!

Глаза Мери засверкали, но она не произнесла ни слова. А Ханна продолжала:

— Даже ее любовь к тебе объясняется лишь тем, что ты доводишься Рудольфу родственницей. Мери вбила себе в голову, будто ты даже похожа на него! Расскажи ей, что Рудольф ест, что пьет, и она готова будет слушать тебя часами.

— Кому какое дело до того? — вызывающе спросила Мери, растягивая слова.

До чего же восхитительным созданием она была! Инстинктивно кокетлива, неосознанно безнравственна, исполнена чуть ли не восточной чувственности и наряду с этим так мила, что ее любили буквально все. Она была создана для любви, а египетские похождения Мери с английским офицером превратили ее в зрелую женщину; она уже испытала огонь страсти".

Графиня Лариш выражает свои мысли вполне в духе авторов "майерлингских романов”: вуалируя-приукрашивая истину и в то же время недвусмысленно давая ее понять.