Шрифт:
Вот от этого и сидел Михальский чернее тучи.
— Вас к телефону, — робко произнесла секретарша.
— Кто еще? — возмущенно спросил Яцек.
— Гольцов.
— Ты где ходишь?! — заорал Михальский, когда помощница переключила разговор на его телефон.
— У меня новости.
— А у меня еще какие новости! Срочно приезжай.
Глава 16
Ксения листала газету объявлений и тихонько злилась на посетителей библиотеки, которые постоянно отвлекали ее. Девушка искала другую работу. И желательно в мужском коллективе, потому что женский ее уже достал интригами и сплетнями.
После того как Ксения познакомилась с Яцеком, она стала спиной чувствовать косые взгляды сослуживиц. В разговорах то и дело мелькало: «Ну уж тебе-то нечего о зарплате волноваться, тебя любовник прокормит». Злая зависть больно цепляла. Ксения хотела сбежать от нее.
— Вы знаете, что Васька домой вернулся? — вдруг сказала высокая женщина с мясистым, сплющенным, как у боксера, носом. — Вы, девушка, осторожней домой ходите.
— Какой Васька? — удивленно спросила Ксения.
— Сосед мой. — Женщина положила руку на значок «850 лет Москве», блестевший на зеленой блузке в горошек.
«Странная какая-то. — Ксения удивленно пожала плечами. — Может, не все дома?»
— Остерегайтесь его, он опасный человек!
«Может, милицию вызвать?» — с испугом подумала девушка.
— Вы простите меня, старую дуру, — произнесла женщина. — Вы очень милы, я бы не хотела, чтобы с вами что-то случилось. Вы разве не слышали про это дело? Вы, наверное, недавно здесь работаете?
— Да, — растерянно произнесла Ксения.
— Васька Головачев — маньяк. Он убивал женщин недалеко отсюда. Много шума было. Его поймали, но суд, или кто там, признал его психом. И в дурдом. Все женщины в округе были возмущены. Он дочери моей подруги глаза выколол. Потом изнасиловал. Ножом у живой протыкал новые дырочки и… Ой, противно рассказывать. Когда ее нашли, она еще дышала. У матери чуть сердце не разорвалось. — Посетительница опять приложила руку к груди.
— Клавдия Ивановна, здравствуйте, — поприветствовала посетительницу вторая библиотекарша, вышедшая из хранилища. — Как у вас дела?
— Вы знаете, Ваську отпустили!
— Какой ужас! — Напарница вздрогнула.
Но Ксения больше не слышала их. Она сидела со стеклянными глазами, чувствуя, как холодный ужас сковывает каждую клеточку тела.
— Что там у тебя? — спросил Георгий, врываясь в кабинет Михальского.
— Беда. Заславскому плохо.
Павлу Андреевичу казалось, что железный обруч сдавил шею. В груди засвербело, зуд побежал вверх и, прорвав блокаду стального кольца, вырвался кашлем из горла.
Заславский сел на кровати, трясущимися руками опираясь на спинку. Чья-то крепкая и невидимая хватка вновь сжала шею, не пропускал в легкие тюремный воздух.
— Паша, Паша… — Сокамерник затряс Заславского.
В глазах потемнело. Страх напал внезапно, со спины, как заправский грабитель. Сбил с ног и навалился всей тяжестью, парализуя волю.
Никогда раньше Павел так не боялся смерти: ни в детстве, ни в небе под парашютом, ни на войне. А тут могильный ужас сковал так, что не пошевелишься. Лишь внутри все дрожит. И хочется кричать, да стальной обруч на шее не дает.
— Корпусной! — Кто-то отчаянно заколотил в дверь камеры. — Корпусной, человеку плохо!
Павел жадно хватал ртом воздух, но его вдруг перестало хватать.
— Корпусной, ты чего, оглох?! — колотил в дверь сокамерник.
В соседних хатах услышали и подхватили барабанную дробь. От камеры к камере побежали крики:
— Корпусной, спишь, что ли?!
— Хорош дрочить, корпусной, человеку плохо!
— О, пошел. Шевели копытами. Как черепаха плетешься!
Инспектор заглянул в глазок и увидел посиневшего человека, вокруг которого толпились сокамерники. Заславский царапал руками грудь, словно пытался разорвать ее. На шее вздулись вены, как корни.
— Господи, — выдохнул молоденький охранник, — я сейчас!
Дальнейшее Павел помнил смутно. Его осмотрел дежурный врач, потом бегом тащили по тюремным коридорам в санчасть, он смотрел в потолок, а тоненькая медсестра теребила его:
— Не закрывайте глаза, не уходите!