Но помощь не понадобилась. Михаил хоть и с трудом, но самостоятельно преодолел три расшатанных ступеньки. По лицу его стекали струйки пота, он по-прежнему не произносил ни слова.

Вера быстро забежала вперёд, открыла дверь, и они наконец вошли в дом.

Дверь за ними захлопнулась.

Они постояли несколько секунд, с тем чтобы глаза после яркого дневного света привыкли к полутьме, потом Вера, спохватившись, подвинула мужу стул, хотела помочь ему сесть. Он с явным раздражением оттолкнул её, уселся сам с вытянутой вперёд ногой. Прислонённый к стулу костыль съехал, упал на пол. Этот стук прозвучал неожиданно громко в повисшей тишине.

Вера нагнулась, подняла, аккуратно приставила костыль к стенке.

— Вот и хорошо, — бормотала она. — Вот так, Мишенька… вот мы и дома. Сейчас я чего-нибудь приготовлю, мы с тобой покушаем. Потом ты полежишь, отдохнёшь, устал, небось, после такой дороги. Погоди, я сейчас.

Она выбежала наружу, чтобы забрать оставшийся на крыльце чемоданчик.

Михаил тем временем разглядывал комнату, узнавал полузабытые предметы. Никакого особого счастья по поводу того, что он наконец вернулся домой после стольких лет, на его лице не отражалось. Взгляд был безучастным, отрешённым.

Дом казался знакомым и в то же время чужим. Вернее, дом оставался прежним. Он сам теперь стал в нём чужой.

Михаил повернулся к фотографиям на стене. Он и Вера. Вера и Надя. Наташа…

Вера хорошо выглядит на фотографиях. Она и сейчас на удивление хорошо выглядит.Лицо гладкое, если б не эти тёмные круги под глазами, вообще бы не изменилась.

Странно, что ни про Наташу, ни про Надю Вера пока не сказала ни слова.

Наташа, наверное, в школе…

Здесь ли Надя? Знает ли она о нём?

Он вдруг опять остро ощутил, что не надо было сюда возвращаться. С этой жизнью всё кончено, он слишком многое видел, пережил, понял.

Он не сможет тут… Да ещё таким… обрубленным.

Он сделал ошибку, поддавшись уговорам жены.

Большую ошибку.

Вера вернулась, зыркнула в сторону мужа. Он почти не разговаривал с ней, за все прошедшие дни сказал, может, два или три слова. Она понимала, что должно пройти время, хирург Фридман её предупреждал, но пугало тяжёлое Мишино молчание, безразличное выражение лица. От этого она слишком суетилась, болтала всё время что-то необязательное, пустое…

— Я сейчас быстренько всё сделаю, и мы с тобой перекусим… Ты пока посиди, Мишенька, отдохни.

Она начала хлопотать, сновать по комнате: что-то доставала, разворачивала, набрасывала на стол.

Михаил всё также молча и вроде бы равнодушно наблюдал за ней, было совершенно непонятно, о чём он думает.

— А Наташа? — неожиданно спросил он хриплым голосом. — Где Наташа?

Он спросил тихо, но Вера вздрогнула и замерла, как будто прозвучал резкий окрик.

Этого вопроса она ждала всё время, с того самого момента, как они встретились. Правда, они впервые остались наедине, но всё равно, он до сих пор ни разу не задал его. Он вообще ни о чёмеё пока не спрашивал.

— Ты пока отдыхай, Миша, — сказала Вера.

Она стояла с напряжённой спиной, боялась оглянуться.

— Мы потом про всё поговорим…

— Где Наташа? — настойчиво повторил он.

Вера на секунду зажмурила глаза, собираясь с духом, потом в отчаянии обернулась к нему.

— Нету Наташеньки, Миша. Нету. Одни мы с тобой остались…

Муж смотрел на неё остановившимся непонимающим взглядом. Ей показалось, что он не осмыслил её слов, и она ещё раз повторила:

— Нас теперь только двое — ты и я.

Михаил сидел неподвижно.

В чёрных глазах его всё больше проявлялся нарастающий изнутри ужас. Прошла целая вечность, пока он наконец медленно выдавил из себя слова:

— Как это… случилось?..

Вера тяжело опустилась на стул и начала рассказывать.

Начался первый учебный год в новом дарьинском интернате. Учеников собрали из разных мест, одни остались без отца или матери, другие вообще были круглыми сиротами.

Вера подолгу пропадала на работе, дел всякий день оказывалось невпроворот. Дети нуждались в постоянном внимании, всё время возникали какие-то проблемы, которые требовали её непосредственного участия.

Часть классов была переоборудована в спальни, выпадали на её долю и ночные дежурства. Она постепенно привыкла, даже полюбила эти беспокойные ночи, привязалась к жёсткой раскладушке, с трудом влезающей в её кабинет.

Всё лучше, чем дома, где она постоянно натыкалась на колючий угрюмый Мишин взгляд. Тот разговор о Наташе, по сути, был единственным. Против её ожидания он не только не сблизил их, а напротив, ещё больше разъединил.