— Сегодня 10 ноября, — сказала Ира, — день рожденья моего папы. Когда он еще был жив, он говорил мне: «Я бы хотел, чтобы ты праздновала этот день и после моей смерти».

— Куда мы идем? — спросил я.

Она потянула меня за полу зимнего пальто, что досталось мне в наследство от ее покойного супруга — из-за наступивших холодов я стал его носить, несмотря на то, что не люблю донашивать вещи усопших. Ира ответила:

— Идем, куда глаза глядят.

Покажите мне женщину, которая не была бы слегка похожа на ведьму, не казалась бы порождением сверхъестественных сил. Это капризные существа, посланницы Господа, уж я-то знаю, о чем говорю!

Воды Невы превратились в нагромождение из сахарных голов. Сквозь стекла своих солнечных очков я смотрел по сторонам. Ведь никогда не знаешь, когда повезет. Сводчатый вход, балкончики с чугунными решетками: снимок улицы, на которой меня ограбили, я бессчетное число раз проявил и отпечатал в своем мозгу. Но куда девался оригинал? Эва, будь человеком. Подскажи наконец, где находится этот проклятый дом. Помоги мне, прости меня…

— Брось печалиться, — подбодрила меня Ира в ту минуту, когда мы проходили мимо леденцовой церквушки, купола которой сверкали на солнце, как глазурь на торте. — Слушай, а тебе не кажется, что это кошмарная постройка?

Мы пришли на площадь, на которой стоял кудрявый Ленин. Памятник тоже был живописно присыпан снегом. Я рассказал Ире, что человек за одну ночь может поседеть — так случилось с моей мамой, когда ей не исполнилось еще и тридцати. Но чтобы так быстро облысеть… Я даже не знал, что этот коммуняка когда-то ходил с такой густой шевелюрой.

— Кого ты имеешь в виду?

— Его, конечно, — я указал на памятник, — этот ваш Ленин.

— Ленин? Но ведь это же Пушкин, король поэтов. — Ира смотрела на меня в полном изумлении. — Ты никогда не слыхал об Александре Пушкине? Ну ты даешь… Ой, как ты классно смеешься…!

Да, братцы, я засмеялся. Я просто захохотал. Чепуха какая-то, но я смеялся и не мог успокоиться. Пушкин? Поэт? Ах, я и сам раньше тоже писал стихи. Кучу стихов, любым размером. Где они сейчас? Конечно, где-то на чердаке. «Ueber alien Gipfeln ist Ruh», — продекламировал я, одержимо притоптывая ногами снег. — «Balde ruhest du auch!» [55] Я наклонился, слепил снежок и с молодецким покриком зашвырнул его в синее небо, выше звезд. Фейерверк эскимосов. Заметно было, что мой всплеск эмоций привел Иру в замешательство, но мне самому он принес огромное облегчение. «Душа — это мышца, которую время от времени желательно расслаблять». Правильно, доктор Дюк? Меня вдруг охватило мучительное желание чего-нибудь выпить.

— Пушкин для русских — то же самое, что Гете для Германии, — немного помолчав, сказала Ира. И пока мы брели дальше, она рассказала мне, как этот король поэзии погиб. Трагическая история. Тут были замешаны любовь, предательство, гордость — полный набор для трехгрошовой оперы. Его оскорбил один француз, который имел виды на жену Пушкина, ослепительную красавицу-брюнетку. А также… В конце концов дело дошло до дуэли, соперники сошлись на снегу свести друг с другом счеты, — в результате поэт был смертельно ранен французом, который пользовался протекцией тогдашнего консула из Гааги.

— Ч-что? Нидерландского консула? — я снова разразился смехом.

— Но послушай, Йоханнес, — вскипела Ира. — Только не говори, что ты этого не знал. Здесь у нас в России каждый ребенок пяти лет знает эту историю.

Тем временем мы незаметно подошли к цирку со стеклянной крышей и увидели высокого, как каланча, цыгана в унтах, который пытался затащить в помещение упряжку лошадей. Когда мы были уже возле самой Фонтанки, Ира неожиданно остановилась и сказала:

— Ты живешь у меня уже пять недель. А я ведь даже… — губы ее задрожали. — После того, как Миша не вернулся из плавания, я сама сказала себе: «Больше у меня не будет мужчины.» И целый год носила траур. Но ты такой любезный, такой мрачный… Почему ты так странно на меня смотришь? Ты что, мне не веришь? — Ее голос стал крайне серьезным. — Но я должна знать, что ты натворил. Хватит молчать, рассказывай, что у тебя на совести?

У меня на совести?

— Люди… — Ира как-то потерянно осмотрелась вокруг, словно искала поддержки у воображаемой публики. — Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять? Я имею право знать, почему тебя ищут.

Ищут?

Она рассказала, что вчера в гостиницу «Октябрьская» заглянул какой-то человек из нидерландского консульства, который спрашивал обо мне. У него была с собой какая-то бумага с печатями из милиции. В сопровождении Ивана Ивановича он прошелся по всем этажам.

— Я, конечно же, промолчала, — продолжала Ира, — но как только он ушел, мне было приказано явиться в кабинет Ивана Ивановича. «Если ты знаешь, где этот самый Либман, и врешь, — пригрозил он, — тебе до конца дней придется питаться одними тараканами.» Ах, какая же он грязная сволочь! Ты видел его прыщавый подбородок? Любую хоть капельку миловидную горничную он, словно больничное судно, тащит в свою несвежую постель.

— Какой из себя был этот человек? — спросил я, чувствуя, что паника свинцовой пулей прошивает мне сердце.

— Довольно молодой, аккуратно одетый, но какой-то скользкий, несмотря на внешнюю стройность и красоту.

Я догадался: лимбуржец. Они натравили на меня этого парня из Лимбурга. Но только зачем? Ладно, успокойся, Янтье… У тебя виза в порядке до мая… К тому же Россия не попадает в сферу европейской юрисдикции… Я ведь ничего дурного не делал? Пусть этот консул катится ко всем чертям!