Конец наступил чрезвычайно быстро — быстрее, чем я ожидал: маньчжуры где-то прорвали засеку, и всю площадку мгновенно залило нападающими.

В последние минуты я был как в тумане. Отбивался сразу от трех нападающих, расплющил обухом одному шлем вместе с черепом, и в ту же секунду получил нож в спину…

Я упал, но еще не потерял сознания, и тут вдруг… какая-то женщина прорвала стену обступивших меня воинов, плашмя упала на меня и заплакала и закричала на маньчжурском языке. Руки обвили мою шею и эти руки были — моей жены!

— Поздно… — с горечью прохрипел я ей в лицо и лишился сознания…

Багров, тяжело дыша, прервал рассказ и сидел несколько минут закрыв глаза, будто еще раз переживая виденное.

— Итак, — опять начал он, — в минуту поражения эта женщина подарила мне свою любовь — навсегда… Мне трудно говорить, и не в подробностях тут дело… Да и день уже догорает, а вечерняя сырость заставит меня мучительно кашлять. Я только скажу тебе, что, благодаря отчаянному сопротивлению моей жены, меня не убили, а взяли в плен. И она мне устроила побег. Подкупленный ею тюремный сторож сам привел меня к месту, где были приготовлены оседланные лошади и оружие. И у этих лошадей я опять встретил жену и, вместе с нею, днем и ночью, по очереди пересаживаясь с одного коня на другого, — гнал на север, пока не пришлось снять ее с седла — бесчувственную.

Я прожил с нею двенадцать долгих лет жизнью дикого охотника в горах маньчжурского севера. Мы кутались в меховые одежды и иногда подолгу голодали. Но и в холоде, и в голоде, в зимние бураны и в солнечные дни лета, — мы одинаково тянулись друг к другу и грелись в лучах взаимной любви.

И мы вместе погибли, разорванные одним и тем же страшным медведем на том солнечном холме, где я написал маньчжурскую принцессу.

Этот последний акт нашей великой любви… Ну зачем я говорю — последний? Мы еще будем продолжать любить и там — в пространстве миров.

Смерть нас подстерегла поздней осенью. Это было в те дни, когда дичь по какой-то неведомой причине внезапно исчезает в каком-нибудь определенном районе тайги. Мы шли, шатаясь oт голода, в поисках пищи и немного отдалились друг от друга.

И тогда появился зверь. Это, наверное, был не медведь, а злой дух! Он, как привидение, неожиданно поднялся из-за сгнившей коряги около моей жены и первым же страшным ударом мохнатой лапы снес ей всю кожу с лица, так что она мгновенно ослепла!

— Муж мой! Муж мой! — закричала она тем криком женщины, находящейся в смертельной опасности, на который еще пещерный человек, потрясая дебри ревом, с звериным оскалом бросался — спасать свою подругу.

И я был около нее быстрее мысли, и руки слепой и на этот раз нашли мою шею и грудь. Обхватив левой рукой самое дорогое для меня в мире существо, я бился насмерть с медведем-привидением. Я колол и резал, не чувствуя когтей и зубов зверя, пока, превратившись в окровавленный комок, мы вместе с медведем, не покатились по земле, и страшная тяжесть издыхающего зверя с хрустом раздавила мою грудь…

Три существа — мы умерли почти одновременно… Я только чуть-чуть позднее. Испуская дух, я еще нашел силы нащупать возле себя маленькую ладонь…

— А теперь скажи, — весь загоревшись, обернулся Багров ко мне, — что должна была чувствовать душа этой женщины, когда она явилась ко мне, а я — не узнал… Переменить царственную роскошь на вонючие меха подруги почти дикого человека, жить в постоянной опасности, вместе принять смерть и — не быть узнанной!..

Теперь ты понимаешь, что я пережил, когда очнулся от обморока и привел свои мысли в порядок? Только тогда я понял, почему я не мог полюбить ни одну женщину в этом мире! Все-таки, где-то внутри нас есть уголок, где живут воспоминания о прошлых жизнях…

И я возроптал: зачем такая несправедливость!.. Я существую, а ее нет! Пустить меня одного в мир… Для чего мне жизнь?

В первые моменты хотел покончить самоубийством, чтобы сразу встретить тень той, которую люблю я, нынешний Багров, так же, как любил некогда атаман Яшка Багор, а может быть — и еще сильней… Но меня удержали опасения, что может быть, самовольным уходом из жизни я провинюсь перед Творцом Вселенной, и, в наказание, снова века лягут между нами.

Недаром же все религии мира осуждают самоубийство!

Мне оставалось только уйти из жизни, которая для меня стала чем-то вроде длинного и пустого сарая, — но все же остаться пока жить.

И я пришел сюда, потому что в этой местности я сотни лет тому назад страдал и любил так, как только может любить человек.

Кроме того, были у меня еще и другие соображения…

Недаром я принял столько хлопот и беспокоил всех китайских друзей, чтобы поступить в этот монастырь! Я решил Всячески сокращать свой жизненный путь… Здесь я мог выпустить на себя всех зверей своего духа: тоску культурного человека в глуши, отсутствие возможности заниматься искусством и читать и, наконец, — самовнушение. Чтобы последнее было действительнее — я прихватил с собой книгу с точным описанием симптомов чахотки и, перечитывал ее по несколько раз…