– Ги стоял у витрины…

– Это я уже слышал. Он хотел высадить стекло и не высадил. Что он сделал потом?

– Ушел.

– Вот так взял и ушел?

– Не сразу. Но тогда я уже сообразил, почему он ушел. Этот гад ушел, потому что понял: он заявился слишком рано.

– А ты не перемудрил, а?..

– Что же тут мудреного? Я опоздал. Л у него еще была куча времени в запасе. Сначала Ги волновался, ему тоже казалось, что он опоздал. Как и я…

– Не морочь мне голову, парень.

– Вы же сами просили рассказать… Я могу и заткнуться…

– Хорошо. Продолжай.

Он выглядел влюбленным – Ги. И в лице у него было что-то змеиное. Влюбленные – как змеи, как удавы, только и ждут удобного момента, чтобы обвиться кольцами. Вот он и примеривался – как бы половчее обвиться. Точно – примеривался. Азиз сидел к нему спиной и не видел всего этого, бедняга.

– Что было потом?

– Когда мы вышли – Ги и след простыл. Я не стал рассказывать Азизу ни про кинотеатр, ни про то, как Красавчик пасся у кабака. Постарался выбросить всю эту хрень из головы. Я ревновал.

– И ко всем другим – тоже?

– Нет. Другие не смотрели на него так, и Азиз всегда возвращался ко мне…

– Я уже это уяснил, господи ты боже мой!

– Потом я увидел мотоцикл Ги. Серебристая «Хонда». Он ехал за нами. Пристроился в хвост на Сент-Северин и больше уже не отставал.

– Вы поехали на улицу Лафитт?

– Да. Азиз всегда отвозил меня домой.

– Он остался у тебя?

– Нет. Не в тот раз. Сказал, что у него дела. Он даже не поднялся.

– А Ги?

– Угадайте с двух раз, инспектор. Его пакостная «Хонда» ломанулась за машиной Азиза. Это меня взбесило, вы должны понять…

– И что же ты сделал?

– Поймал тачку. На это ушло минут десять, так что из виду я их потерял. И голову я потерял тоже. Начал названивать Азизу на сотовый – дохлый номер. Иногда Азиз умел прикинуться самой настоящей скотиной.

– Я сейчас расплачусь.

– Лучше купите мне еще пойла. Сегодня я на мели.

– Сдается мне, ты уже давно на мели.

А какая разница?.. В ту ночь я поехал к Рики. Меньше всего мне хотелось видеть Рики, но деваться было некуда. Просидел у него дня четыре или пять, не помню точно. Я бы и дольше просидел, только уж больно от него смердило, от Рики-морячка. Потом вернулся к себе и прослушал пустой автоответчик. Эта скотина так и не объявилась. Если бы я знал, чем все закончится…

– И ты больше не виделся с Мустаки? До его смерти?

– Почему? Виделся. И нес ним одним. В том самом кабаке, где мы обычно ужинали.

– В «Мираме»?

– Точно. У вас хорошая память. Они сидели за тем же столиком.

– Ги и мсье Мустаки?

– Была еще мадам. Вот уж кого я не ожидал встретить, так это мадам.

– Может, это была деловая встреча?

– В «Мираме»? Все свои дела Азиз обсуждал в «Арпеж», а он был человеком привычки. И потом, к чему бы им трещать о делах в присутствии любовника мадам? А Ги имел тогда официальный статус любовника, об этом все знали.

– Но ведь к тому времени Ги Кутарба уже запустил свою парфюмерную линию… Стал третьим человеком в фирме.

– А-а… Вы об этом? Я же говорю – странный тип, этот Ги. Несколько лет тусовался на подиуме, о нем и вспоминали только тогда, когда хотели уесть мадам, и вдруг бац – парфюмер.

– Тебе это кажется подозрительным?

– Просто странным. И странным было то, что он так вцепился в Азиза.

– А мадам Сават не могла его шантажировать? И пристегнуть к этому мероприятию Ги?

– Шантажировать? С чего бы это?

– Мало ли причин для шантажа…

– Знаете, что я вам скажу, инспектор. Причин для шантажа всегда гораздо меньше, чем кажется. И уж тем более в модельном бизнесе. А Азиз занимался только этим. Идей он не воровал, ничего не присваивал, коллекции мадам оставались коллекциями мадам, ему было до лампочки.

– Дела у «Сават и Мустаки» в то время шли неважно.

– Если они и шли неважно, то Азиз меньше всего был в этом виноват. Это же мода, инспектор, все в ней быстро меняется. Появляются новые дома, исчезают старые. Вещь закономерная, как триппер у Рики-морячка.

– «Сават и Кутарба» звучит ничуть не хуже, чем «Сават и Мустаки», ты не находишь?

– Слушайте, инспектор, о чем мы тут вообще распинаемся? Азиза год как нет в живых. А фирма своего названия не изменила. Это человеку можно отсечь голову, а имени башку не отсечешь. Имя всегда остается, так-то.

– Но после гибели Мустаки положение исправилось, не так ли? Акции «Сават и Мустаки» резко поперли в гору…

– Мадам. Мадам выжала из его смерти все, что могла. Из смерти можно выдоить гораздо больше, чем из жизни. Если иметь клепку в голове.