А если не педики…

Все равно найдется кто-то, кто капнет на Ваську.

Все остальное будет делом техники – найти труп, а по нему вычислить и убийц, ищи того, кому это выгодно, Васька отдает себе отчет, она – разумная девушка.

Она – разумная, а Ямакаси – неряха.

Шайзе.

Шайзе, шайзе, шайзе, почему мысль об этом пришла ей в голову только сейчас? – Ямакаси – неряха.

Не в общепринятом смысле слова, конечно. В повседневной жизни он очень следит за собой: постоянно полощет задницу под душем, оголтело стирает единственную пару носков, а его штаны и жилетка, кажется, вообще никогда не пачкаются. Ничто к ним не пристает, несмотря на возмутительно белый цвет. Но на сандалиях Ямакаси – неискоренимые бурые пятна, и на седле его мопеда – точно такие же, а нож-выкидушка из рюкзака?

Лезвие ножа тоже не блещет чистотой, но Ямакаси нисколько этим не заморачивается.

Чудесная птица Кетцаль привыкла оставлять следы, и ее не переделаешь.

– …Это слишком сложно, милый.

– Что же в этом сложного? Ты хочешь избавиться от сестры?

– Да. Но не таким способом.

– А по-моему, это самый удачный способ. Самый радикальный.

– Не думаю… У нее много покровителей.

– Неужели? А ты никогда не говорила мне, что у нее есть покровители.

– Просто к слову не приходилось.

– Можно шлепнуть ее прямо на улице, если ты боишься осквернить дом.

– Это тоже не слишком блестящая идея… – неужели они всерьез обсуждают возможное убийство паука?

Да.

– Почему?

– Потому что у нас с ней дерьмовые отношения. Дерьмовее не придумаешь. Это ни для кого не секрет, – возможно, Васька несколько преувеличила, но для драматического эффекта сойдет. – И если с ней что-нибудь случится… Не важно где… Все обратят свои взоры ко мне.

– А-а… Нуда. Ищи, кому выгодно.

– Точно.

Ямакаси заметно огорчился: как ребенок, которого лишили любимой игрушки. Не стоит злить и расстраивать его,подумала Васька, во всяком случае, пока пушка у него в руках; что, если он пальнет от расстройства?..

– Вот если бы можно было придумать что-нибудь такое, – медленно, почти по складам произнесла она. – Что-нибудь неожиданное…

– Ты имеешь в виду план? – оживился Ямакаси.

– Ага. Что-нибудь потрясающее.

– Необычное.

– Феерическое, – продолжала наращивать темп Васька.

– Чтоб у всех дыхание сперло, – Ямакаси не отставал.

– Чтобы все стали в тупик.

– Чтобы у всех челюсти отпали!

– Какой-нибудь парадоксальный ход, – Васька почти выдохлась, но не собиралась сдаваться.

– Идеальное убийство, – припечатал Ямакаси. – Всегда мечтал совершить идеальное убийство, но до сих пор как-то не везло. Не складывалось. Все через пень-колоду. Начинаю за здравие, а кончаю за упокой.

Шутит он или говорит серьезно? Ваське все равно.

– Иди сюда, кьярида.

Он все еще сидит на полу, а она взобралась к нему на колени, обхватив ногами спину. Руки Ямакаси обнимают Ваську за плечи, руки Васьки лежат у Ямакаси на груди. Где-то далеко внизу, в ущелье, образованном их телами, – пистолет.

– Он не выстрелит? – спросила Васька без всякого волнения.

– Не знаю.

Хорошо ли она изучила его лицо? Достаточно, чтобы понять: в нем никогда ничего не меняется, а мелкие сиюминутные эмоции – не в счет. Ямакаси – не Чук и не Гек, лица которых – не что иное, как подробная географическая карта Гоа и юго-западной оконечности Португалии, с указанием высот и глубин. Ямакаси – не Ральф с его время от времени всплывающими вместо глаз упадническими креветками. Ямакаси всегда остается самим собой.

Но теперь Васька видит не красавчика-азиата, и не чудесную птицу Кетцаль, и даже не порочного типа, мастурбирующего под аккомпанемент японских порномультяшек – она видит такую же Ваську, одержимую идеей убийства сестры.

Ямакаси зеркально отражается в Ваське (или Васька зеркально отражается в Ямакаси) – ничего удивительного, учитывая, что и органы внутри его тела расположены зеркально.

– Тебе-то это зачем, милый? Зачем тебе ввязываться в эту историю? Зачем убивать?

– Хочу тебе помочь.