— Я знаю. Это было гадко, но я просто не могла…

Не могла что? Не могла признать, что намеренно обманывала брата или что лорд Гарри в действительности ничего к ней не испытывал? На это она и себе не могла дать ответа.

— Ладно, не огорчайся, — сказал он мягко. — Я вижу, что тебе не хотелось бы признавать этого. Я понимаю.

— Правда?

— Конечно. Успокойся, сестренка.

К ее полному изумлению, брат подошел к ней и обнял. Нежно! Как будто совсем на нее не сердился, хотя она в очередной раз втянула их в скандал.

— Представляю себе, каково тебе сейчас.

— Правда?

— Ты доверяла человеку, а он оказался негодяем.

— На самом деле он…

— Не старайся его оправдать. Он и меня ввел в заблуждение. Ты не виновата. Ты не сделала ничего дурного.

Ничего дурного? Неужели он и впрямь так считает? Будь она честной со своим братом, рассказала бы ему правду, призналась бы, что… «Нет, молчи. Ничего не говори».

— Предоставь мне все уладить, Пенелопа. Я позабочусь о том, чтобы ты не пострадала.

— Как?

Он погладил ее по голове и, отступив на шаг, улыбнулся:

— Не беспокойся. Я займусь лордом Гарри.

— Да? Но как…

— На этот счет не волнуйся. Займись лучше врачеванием своего сердца. Я, кажется, знаю, чем тебе помочь.

— Помочь?

— Как насчет того, чтобы предпринять небольшое путешествие?

Он все еще продолжал улыбаться ей нежной братской улыбкой. Неужели хотел отправить ее в деревню?

— Думаю, тебе все же стоит отправиться в Египет, — сообщил Энтони и надавил пальцем на кончик ее носа, словно она была ребенком.

— Мне стоит что?

— Конечно. Это идеальный способ отвлечь тебя от случившегося. Уверен, что Толлерсоны с радостью возьмут тебя с собой, когда поедут. Они хорошие, благородные люди, тебе будет приятно с ними ехать. Если хочешь, я спрошу твою подругу Марию, не хочет ли она составить тебе компанию? Тебя это устроит?

Устроит? Святые небеса! Это было бы восхитительно! А как насчет его уверенности, что она разрушит сфинкса или что Толлерсоны слишком стары, чтобы следить за своими зубами, не то что приглядывать за ней?

— Ты что, играешь со мной, Энтони? — спросила Пенелопа. — Потому что если это шутка, то весьма жестокая.

— Нет, Пенелопа. Я не шучу. Если помнишь, мое сердце тоже однажды было разбито. Я знаю, что это такое, и искренне хочу тебе помочь.

— Так ты и вправду отправишь меня в Египет?

— Мне казалось, ты этого хотела?

Да, хотела. Всем сердцем! Но… что будет с лордом Гарри? Нет, ей, конечно, было безразлично, но теперь их отношения с дядей наверняка окончательно испортятся. И правда ли, что лорд Берлингтон вызвал его на дуэль? Что, если его убьют? А теперь еще и Энтони на него разозлился. Что, интересно, он собирается с ним делать? Лорд Гарри и вправду поступил с ней дурно, но ведь все это она сама спланировала.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что займешься лордом Гарри? — осторожно справилась Пенелопа.

— Не важно. Я просто позабочусь о том, чтобы он больше не портил тебе нервы и не марал твою репутацию.

— О, — пробормотала Пенелопа, как будто его ответ послужил хоть каким-то мало-мальски толковым объяснением.

— А теперь ступай к себе и приходи в себя. Я велю прислать завтрак к тебе в комнату. Уверен, ты не станешь возражать, если я сам сообщу эти неприятные новости нашей матери. Или предпочтешь сделать это сама?

— Нет, буду рада, если это сделаешь ты.

Боже, она бы предпочла этого разговора избежать.

— Отлично, — сказал Энтони все с той же незнакомой милой улыбкой. — Ступай отдохни. Я обо всем позабочусь.

Эта неожиданная нежность к ней до такой степени лишила Пенелопу равновесия, что она не нашлась что сказать, кроме жалкого «спасибо». И только у себя в комнате за завтраком — он сдержал обещание прислать ей завтрак — Пенелопа всерьез задумалась над тем, что он имел в виду, говоря «я обо всем позабочусь». Поскольку она тщательно старалась держать брата в неведении относительно «всего», то теперь было трудно понять, каким образом он собирался об этом позаботиться.

Все же он предложил ей путешествие в Египет! И теперь Пенелопа разрывалась между чувством триумфа и досадным ощущением, что все так легко не разрешится. Она решила сосредоточиться на первом.

Читая последнюю записку лорда Берлингтона, Гаррис сердито ворчал. Человек, похоже, стремился максимально усложнить дело. Записки туда и обратно шли сплошным потоком, в каждой из которых аристократ обзывал Гарриса самыми оскорбительными и едкими словами, какие были ему доступны, но «трус» было его самым любимым.