— И ты уедешь? — говорит она матери. — Ты можешь уехать от бедного, больного маленького мальчика?

Когда же она узнает, что мать намерена взять и ее, она мгновенно сбрасывает маску:

— Не такой уж он маленький и не такой уж больной! И вообще он большой. И притом здоровый.

К чести Тани, необходимо сказать, что, в отличие от взрослых, она сама не замечает своего лицемерия.

— Мама, хлеба!

— Подожди, скоро обед.

— Ну дай моей кукле Маше.

Получив для куклы кусочек хлеба, четырехлетняя Галя сразу кладет его в свой собственный рот.

— Что же ты делаешь?

— Пробую, не горячий ли хлеб: чтобы Маша не обожгла себе ротика.

Я думаю, такому лукавству мог бы позавидовать любой иезуит.

Двухлетняя Зоя не хочет, чтобы дети, пришедшие в гости, играли ее игрушками. Ради этого она прибегает к таким измышлениям:

— Куклу нельзя трогать: кукла больна. Мишку тоже нельзя: он кусается.

Откуда в ней это лукавство? Растет она в очень правдивой семье, не выносящей никакого криводушия.

А совсем недавно та же Зоя, уже достигшая четырехлетнего возраста, громко за столом произнесла непонятную фразу, услышанную ею по радио:

— Антифашистская демонстрация в Греции.

— Что это, по-твоему, значит? — спросила у нее удивленная тетка.

Вместо того чтобы откровенно признаться, что вся фраза недоступна ее пониманию, Зоя уличает в непонимании тетку:

— Ты не знаешь, что это значит? Папа, да объясни ты ей, пожалуйста, а то мне стыдно, что она не знает.

Родители запретили Ирочке просить у посторонних людей угощения. Ирочка пришла к соседям в гости. Стол еще не накрыт. Ирочка с невиннейшим видом:

— Когда я была у вас в прошлый раз, вы угощали меня конфетами.

В виде дополнения к настоящей главе привожу без всяких комментариев пестрые записи о речах и поступках детей, сделанные мною и моими друзьями главным образом в последнее время.

Надеюсь, что внимательный читатель и сам прокомментирует их — на основе предыдущего текста.

Сенсационные открытия:

— Папа, ты знаешь, оказывается: у лошадей нет рогов!

— Мама, ведь правда, домовых нет, а есть только домоуправы?

— Володя, знаешь: у петуха нос — это рот!

— Знаешь, папа, у всех зверей спина наверху, а живот внизу!

— А плохо быть птичкой: захочешь поцеловать маму — и уклюнешь ее.

— Когда конфету держишь во рту, она вкусная. А когда в руке невкусная.

— А из замужа обратно выйти можно?

— Вовка меня по-деревянному сегодня обозвал.

— Как это?

— Он сказал: сучка.

Люда Плеханова трех лет:

— А мы по радио слушали песню кувшини!

Люда спутала кувшин и графин, — то была ария графини из «Пиковой дамы».

— Я спала, а баба ушла, а тут такой крик стоял…

— Кто же кричал?

— Да я.

— Лена, куда ты! Постой! Не надо показывать собачке, что ты ее боишься.

Лена, убегая:

— А зачем я ей буду врать, если я ее и вправду боюсь?

— Юбка — это когда две ноги в одну штанину.

О портрете Гончарова:

— Он уже умер, да? А кто же теперь его заместитель?

Жена филолога ласкает четырехлетнего сына:

— Ах ты, мусенька, дусенька, пусенька.

Сын:

— Мама, не кривляй русский язык!

— Это не настольная игра, а настульная. Ведь я же играю не на столе, а на стуле.

Отсидела ногу.

— У меня в ножке боржом!

— Как же ты упал с кровати?

— А я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу: меня там нет.

Неистребимая страсть к похвальбе.

— А мой папа храпеть умеет!

— А у нас на даче столько пыли!

Соседский Саша так гордился живущими в его постели клопами, что пятилетний Антоша Иванов (с которым мы уже познакомились на предыдущих страницах) заплакал от зависти:

— Хочу, чтобы у меня были клопы!

— Вот ты говоришь — чудес не бывает. А разве это не чудесо, что вишни в одну ночь зацвели?

— Звезды очень далеко. Так откуда же люди знают, как их зовут?

— Рыба мрыть (умирать) не умеет; у нее головы нету. Только глаза на животе и хвост.