Зак Кацман неплохо устроился: и на службе числился, и в казарме не ночевал, жил за забором госпиталя, что делало его по вечерам свободным. Поэтому он мог знакомить Илью с достопримечательностями города и начал это знакомство с ресторанов «Чиланзар», «Зарафшан» и Дворца дружбы народов СССР им. В. И. Ленина. Илью Дворец дружбы народов заинтересовал как место знакомства с местными красавицами, всегда готовыми поужинать с не жадным на деньги офицером. И если Зак был дневным переводчиком, то красавицы становились переводчицами ночными.

Возможно, Илья пошел бы в загул, насмотревшись больничных ужасов. Мозг разрывался от пережитого днем и от видений, преследовавших по ночам. В то время, когда его коллеги спивались или подсаживались на промедол, он выбрал другой наркотик – секс. Он стал лекарством, позволяющим радоваться жизни и не сходить с ума, думая о множестве молодых людей, умерших у него на руках. К тому же, в узбекской столице его луноликость воспринималась весьма гармонично.

Но секс оказался не таким уж безобидным увлечением. Как-то одна из «Гюльчатай», лежа на его плече, после того как они яростно отгалопировали, сообщила:

– Папа согласится иметь в зятьях немусульманина, тем более наградившего его внуком.

Илья не сразу понял смысл ее слов, так как мозг еще не отошел после оргазма. Но минутой позже, когда к нему вернулась способность воспринимать информацию, он отстранился от юного, покрытого росой любви тела подруги, и в ужасе выдавил: «Бред какой-то!»

Оказывается, это не было бредом. Папочка наложницы, коммунист и номенклатурный работник, увидев слезы на глазах дочери, учинил ей допрос. Добившись признания, в тот же день примчал в партком госпиталя и устроил скандал. Илью вызвали к секретарю парткома, отчитали и предложили выбор: сыграть безалкогольную свадьбу или положить партийный билет. Стоя по стойке смирно, лейтенант слушал гневную тираду парторга, глядя не ему в лицо, а на стену, где висел портрет нового генсека Михаила Горбачева. В какой-то момент ему показалось, что ироничная улыбка Михаила Сергеевича вызвана гневом полковника. Почувствовав поддержку в лице улыбающегося с портрета генсека, Илья выпалил:

– Товарищ полковник, я не партийный! Если и женюсь, то исключительно по любви. Пока к семейной жизни не готов. Разрешите идти?

– Иди, мальчишка! Но знай, отец девочки просил передать, что позор, нанесенный тобой его роду, смывается печатью в паспорте или кровью. И я не знаю, чего в нем больше, секретаря райкома или душмана. Ты хороший парень, и у тебя в Москве есть поручитель. Иди! Что-нибудь придумаю.

На следующий день молодой военврач получил приказ собрать вещи и быть готовым к переводу на новое место службы. А через пару часов его и еще трех офицеров-медиков отвезли в Ташкентский аэропорт и посадили в транспортный Ил-76.

Не успел Илья задремать на алюминиевых скамейках, как самолет приземлился в Кабуле. Пока пассажиры бегом преодолевали путь от самолета до аэропорта, им навстречу несли носилки с ранеными. Взгляд лейтенанта остановился на одном из них. Паренек был скорее мертв, чем жив.

«В каком виде я вернусь домой? Как он? Или никак?» – задался вопросом Илья и тут же постарался отогнать дурные мысли.

– Лейтенант Каров! Вы получили назначение в гарнизонный госпиталь в/ч п/п 86608, – сказал капитан, отдавая ему документы.

– А где это? – с любопытством человека, никогда не бывавшего за границей, поинтересовался Илья.

– Возле населенного пункта Пули-Хумри. Вертолет доставит вас до места. Полетите с отделением десантников. В окрестностях госпиталя появилась банда. По ночам стреляют. Есть потери. – Капитан снял панаму, вытер грязным платком морщинистое лицо, пожал Илье руку и добавил: – С богом, сынок.

Город Пули-Хумри, рядом с которым расположился госпиталь, находился на севере Афганистана. Сам гарнизон тянулся широкой лентой вдоль горного хребта, окружавшего все плато. Здесь, недалеко от выхода к тоннелю Саланг, – самому короткому пути на Кабул, пересекались транспортные магистрали.

В госпитале находилось около пятисот человек. В основном тех, кто подхватил обычную для Афганистана заразу: желтуху, дизентерию, брюшной тиф. Разумеется, были и пострадавшие от самой войны, с огнестрельными и осколочными ранениями, контузиями. Как сообщили врачи-старожилы, на одного раненого приходится пятнадцать инфекционных. Илья понял, что война – это нудная, однообразная работа, а те, кто относится к работе профессионально, редко становятся клиентами госпиталя. Все то, что называют героизмом, – прикрытие глупости и недальновидности начальства. Преступной глупости, из-за которой гибнут люди.

Однажды вечером Каров выпивал в офицерском фанерно-щитовом домике с капитаном разведроты и приглашенными в гости продавщицами из военторга.

Боевой офицер, находящийся в госпитале на лечении, рассказал поучительную историю.

– Не доезжая пару километров до входа в тоннель Саланг, пятьдесят грузовиков в сопровождении бронетранспортеров попали в засаду. Справа скалы, слева арык. Вдоль него «зеленка» – деревья и высокий кустарник. А незадолго до этого майор, старший колонны, запросил, «как обстоят дела». Ему ответили: «Чисто»! Но не успел он расслабиться, как из «зеленки» гранатометами сожгли первый и последний бронетранспортер. Потом ударили по грузовикам в середине.