— Иди, ты, креол!

Пришлось сделать несколько шагов к открывшейся двери. Комната за ней была прямоугольной и более просторной. В центре находился стол, за которым сидел маленький человек в очках, с короткими руками, в темном пиджаке. Перед ним лежал целый ворох бумаг. Казалось, что он с головой погрузился в их изучение. Я приблизился к столу и остался стоять перед маленьким, но важным господином. Испуг не позволял мне сосредоточиться, и взгляд то и дело перескакивал с одного предмета на другой. Помню, что на стенах висели желтые занавески, и у меня возникло ощущение, что за ними нет ничего, кроме двери, в которую я вошел.

Наконец господин, похожий на властелина приоткрывшегося мне параллельного мира, снизошел с высоты своего положения настолько, чтобы увидеть стоявшего перед ним, и спросил:

— Как тебя зовут?

Я сразу постарался дополнить ответ сведениями, которые он, скорее всего, сверял с моими документами, загадочным образом очутившимися на его столе. Кто их принес туда? Я вспомнил, что в момент задержания документы находились у меня в пластиковом пакете. Но я был тогда настолько сбит с толку и дезориентирован, и даже не заметил, когда он исчез. Начальник поднял голову. За толстыми стеклами его очков просматривались холодные, равнодушные, близорукие глаза. Но все же в них проскальзывало сомнение. Заключенный никогда не рассказывает правду, как бы говорили они.

Поправив очки, маленький господин перешел в атаку:

— Расскажи мне свою историю, Эмануэл, но только подробно!

Не теряя времени, я коротко пересказал ему всю свою жизнь, с самого начала и до того момента, как меня задержали. Он поднял правую руку и снова поправил очки. Я впервые обратил внимание на движения его рук, маленьких, аккуратных, с ухоженными блестящими ногтями на пухлых пальцах, фаланги которых были покрыты густыми волосами. Когда я закончил, человек удобно облокотился на спинку стула и заявил:

— Я хочу услышать другую историю, Эмануэл. Я хочу знать, как называется твоя политическая организация, к какой ячейке ты принадлежишь, имена твоих товарищей, какое задание ты выполнял здесь, в Ресифи, или в любой другой части страны. И не заставляй меня тратить время понапрасну. Мне надо выслушать еще много народа.

Хорошо помню, что все это он произнес совсем не так, как я сейчас. В его голосе присутствовала какая-то непонятная интонация. Усиливаясь, она придавала речи оттенок нарочитой агрессивности или высокомерия, которое он как никто другой умел подчеркивать. Хуже всего, что после его слов я не нашел ничего лучшего, как пролепетать подобострастным тоном:

— Сеньор, я уже рассказал вам все. Это чистая правда. Мне больше не в чем вам признаться, потому что это так, потому что мне, к сожалению, больше ничего не известно. Я не принадлежу ни к какой политической организации!

Мужчина заерзал на стуле и раздраженно, как бы разговаривая с самим собой, возразил:

— Твоя версия никуда не годится.

Через несколько секунд он отложил документы и перешел на крик:

— Мне нужны имена, конкретная информация, слышишь, имена!

И тут же его ручонка, ловкая и проворная, оказалась под столом и нажала кнопку звонка. Он кого-то вызывал. Действительно, из желтых занавесок, как фокусник в цирке, вышел мускулистый человек в солнцезащитных очках, в рубашке с завернутыми рукавами, принесший с собой кожаную сумку. Он поставил ее на пол около меня и в ожидании распоряжений остался молча и неподвижно стоять. Шеф наклонил стул назад, чтобы лучше прочесть документ, который вытащил из бокового ящика стола, затем повернулся в нашу сторону и обратился к пришедшему человеку:

— Этот креол нуждается в особом обслуживании, чтобы понять, — мы здесь не шутим.

Слегка повернув стул, он спокойно погрузился в чтение, как будто вокруг него ничего не происходило.

Только тогда я сообразил, что человек, вошедший с черной кожаной сумкой, был тот самый тип, который встретил нас с таким нетерпением утром, а потом, как товар, сверял со своим списком. Звучным, хорошо поставленным голосом он, в свою очередь, обратился ко мне, пытаясь склонить к признанию:

— Давай, признавайся во всем! Это самое лучшее, что ты можешь сделать.

Я посмотрел на шефа, продолжавшего читать, затем — на его подчиненного и почувствовал еще большее отчаяние. Признаваться в чем? Вновь повторил, что сказал правду. Всю правду. Мужчина сделал шаг к сумке и, наклонившись к ней, что-то стал вынимать. Я не разглядел, что именно, так как в этот самый момент смотрел на его шефа, читавшего ту же бумагу и утвердительно качавшего головой. Я даже успел обрадоваться, подумав, что шеф встал на мою сторону. Ведь, в конце концов, я действительно сказал только правду. Какая наивность!