Сложную и несколько истерическую программу журнала «Смирно!» можно вкратце свести к утверждению, что обязанности президента США, редактора нью — йоркской «Геральд тайме», ректора Объединенного Колу мбийско-Калифорнийского университета и официального опровергателя всех неприятных выводов института Гэллопа следует объединить и поручить человеку типа Уинифрид Хомуорд.

На журнал «Смирно!» ссылалась однажды в своей проповеди женщина-пастор спиритуалистической церкви в Окленде, штат Калифорния.

Кроме пасторши, этот журнал цитировало часто и проникновенно еще одно лицо — сама Уинифрид. Не хватало ему только подписчиков и хотя бы одного абзаца, который можно было бы прочесть с начала до конца.

Говоря о нем-если о нем вообще заходил разговор, — его называли феминистским, однако нельзя сказать с уверенностью, что миссис Хомуорд была феминисткой, нельзя сказать, чтобы она очень любила женщин. Свое красноречие она охотнее тратила на мужчин, которые ее восхваляли, чем на женщин, которые от восхвалений воздерживались, и гораздо охотнее бывала в мужском обществе.

Такова была царствующая фамилия — полковник Мардук, Уинифрид и их незаконный отпрыск майор Хомуорд, — знакомства с которой чета Пленишей давно мечтала удостоиться.

Майор Хомуорд присутствовал однажды на собрании директоров братства Блаженны Дающие — красивый, стройный, усы, как пушок юности, глаза влажные, но живые. Эрнест Уэйфиш оказывал ему истинно королевские почести. Но как только доктору Пленишу пришло в голову шепнуть: «Скучновато здесь. Может, смыться куда-нибудь выпить?» — глаза у майора стали круглые, как у кошки, завидевшей беспечную малиновку; он схватил доктора под руку, и они выскользнули из зала под судорожно-красноречивые разглагольствования Уэйфиша. Они пили до семи часов. Предупредив Пиони по телефону, доктор Плениш привез размякшего майора к себе домой обедать.

Нужно сказать, что толстенькая Пиони сохранила всю свою женскую привлекательность. Ни разу в жизни она не отклонилась от прямого пути, но ее глаза были способны смутить даже постового полисмена, и она сказала майору: «Какой приятный сюрприз!»-с уверенной интонацией интервьюерши или актрисы, принимающей поклонника в своей уборной. К десяти часам майор, Пиони и доктор так сдружились, что позвонили по междугородному телефону Джорджу Райоту, чтобы он немедленно прилетел в Нью-Йорк и присоединился к их трио. (Он этого не сделал.) Однако еще до того, как майор достиг состояния полного пьяного блаженства, доктор Плениш успел заронить семена некоей Идеи.

— Я знаю, что полковник Мардук числится в правлениях множества организаций, но, в сущности, он не связан с ними; он разрешает им пользоваться его именем да посылает небольшие чеки, а делами их не интересуется. А между тем, если он действительно хочет стать президентом Соединенных Штатов…

— Не хочет он этого, совсем не хочет. Просто не знаю, кто пустил этот слух, — запротестовал сверхлояльный зять полковника. — Он считает себя просто-напросто сейсмографом общественного мнения. Политических притязаний у него нет.

— Ну, государственным секретарем или послом в Англии.

— Об этом он, возможно, согласился бы подумать.

— Он не отдает себе отчета, как важно для него было бы наладить тесный рабочий контакт с какой-нибудь стимулирующей организацией, чтобы она связала его имя со всеми возвышенными движениями, которые так помогают собрать голоса. Если бы он удостоил своим вниманием, а может быть, и финансовой помощью, первоклассного администратора…

— Нет, нет, нет! Спасибо, Пиони, больше не нужно, стоп! Вот так! — сказал майор. — Нет, едва ли полковника заинтересуют Блаженные Дающие. Он считает достаточным, что я представляю его в вашем правлении.

— Ах, вы об этом? Ну, разумеется, нет. Я имею в виду более обширное сообщество идеалистов, побольше выступлений о свободе и демократии. Хотелось бы мне с ним как-нибудь поговорить.

Далее доктор не развивал своей Идеи, и лишь после того, как было выпито еще немало стаканов, он рискнул позондировать майора насчет таинственных взаимоотношений между полковником Мардуком и губернатором Томасом Близзардом.

(Пиони думала: «Как это приятно и культурно и как оправдывает все затраченные усилия; словно мячи, мелькают в разговоре слова: полковник, майор, губернатор, сенатор, доктор, профессор!..»)

Том Близзард был одним из двадцати человек, которые в 1937 году имели шансы попасть в 1944-м, а может быть, даже в 1940 году в кандидаты на пост президента от демократической партии.

В своем штате на Среднем Западе он был председателем палаты представителей, а затем два срока подряд губернатором, и простодушные читатели газет все еще верили, будто он проводит девять десятых своего времени в маленьком фабричном городке Васкигане, а одну десятую — в Нью-Йорке и Вашингтоне. На самом деле было как раз наоборот. Он по-прежнему являлся владельцем миллионного завода сельскохозяйственных машин в Васкигане, но большую часть времени жил в скромной двенадцатикомнатной лачуге на Парк-авеню в Нью-Йорке и был знаком со всеми нью-йоркскими репортерами, редакторами-коммунистами, боксерами, профессорами экономических наук и барменами ночных клубов.