Обогатившись опытом литературно-творческой работы по телефону, я уже сам, по доброй воле, поработал за цензуру и карандашом снял «опасные места» — всё же сам я сделаю это лучше и чище, чем чужие руки. И в первом рассказе удалось мне вывернуться из «щекотливых мест и ситуаций» (о Господи! Как иногда сдохнуть хочется!), и более его портить не надо, а снимут — что ж, не первый раз булыжник на голову. Будут лежать рассказы в столе, соберётся сборник — пойду в верха, хотя и знаю, ничего доброго из этого не выйдет — могу сорваться, и срыв этот давно назрел: ведь правят и уродуют меня с первых рассказов! Название рассказа изменил оттого, что он «вылез» из замысла, пошёл дальше и перерос прежнее название. Кажется, и закончить его удалось нужным аккордом — этаким человеческим вздохом о жизни и обо всех нас, незаметно приближающихся к своему естественному концу.

Посылаю «Жизнь прожить» с правкой и такой экземпляр, чтоб видно было правку и вам было бы легче ориентироваться. Рассказы большие, если что-то нужно заплатить за перепечатку — сообщите, куда и кому, немедленно уплачу.

Кланяюсь. Желаю Вам и журналу успехов и хоть маленького послабления со стороны дозревающих наше хилое и горькое слово. [Один рассказ — «Жизнь прижить» — был всё же изуродован цензурой и опубликован в N° 9 за 1985 г., второй, «Тельняшка с Тихого океана», пришлось автору снять, уже набранный и свёрстанный, и передать в другой журнал. — Сост.]

Ваш Виктор Астафьев

Март 1985 г.

Красноярск

(М.С.Литвякову)

Дорогой Миша!

Ну, задали вы мне работы, и «Зенит», и ты — только что подписал 29 книг, уж какие в наличности есть [Литвяков попросил Астафьева подписать свои книги для футболистов «Зенита». — Сост.]. Помаленьку посылками отправим на твой адрес, а ты уж там посмотри, когда и как и кому отдать книги- Я подписывал им книги после очередного проигрыша в Баку. Во, молодцы! я их пытался приободрить, но знаю, что вознесёшься духом, а падать брюхом. Они уже в первой игре с «Факелом» могли пропустить 4 гола, и Миша Бирюков отбивался ногами, головой, брюхом, даже и руками. Теперь, видно и он не успевает отбиваться... Вон, киевляне-то, все непогоды выдержали, самого Буряка выперли в Россию, в кокетливо-модное «Торпедо», за которое даже я перестал болеть, и начали играть.

Снега у нас нынче до крыши, в Хакасии сдуло и к нам принесло. Зимой много писал, в том числе, меж делом, сладил трёхсерийный сценарий «Где-то гремит война» для телевизора. Режиссер тот же, Артур Войтецкий, что делал Ненаглядный мой». Начало съёмок в августе здесь, в нашем крае.

В середине апреля летим в Болгарию отдыхать. Тут ведь не дают ни бзднуть, ни охнуть — всем надо художественно написанных мемуаров и произведений, а цензура совсем не того жаждет. Домой надеемся вернуться числа 3-4 мая, и сразу в деревню. Сейчас, перед отъездом, завершаю все текущие дела, очень устал. Весна у нас, как и зима, плохая, дурная скорее. Надо бежать в Болгарию, там, говорят, тепло.

Тебя и Ирину поздравляем с весной — здоровы будьте, и пусть войны больше никогда не будет. Обнимаю, Виктор Петрович

31 марта 1985 г.

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

Четыре уже дня, как и у нас началась весна, поплыло всё кругом, а снегу: было много. В Хакасии и в Минусинской впадине его подняло, сдуло до зелени и к нам принесло. Овсянка завалена до крыши.

Я в морозы и ветра не выходил из дому. Много сделал, большую работу задал надзорному оку любимой Родины. Один из лучших, вполне безобидных рассказов уже цензура зарезала в «Новом мире» [рассказ «Жизнь прожить опубликован в «Новом мире» позднее, в сентябре 1985 г. — Сост.]. Карпов грозился надеть погоны и Звезду Героя, дабы защитить моё художественное детище. А где? И от кого? От тех, кто цензуру породил, утвердил и за своей спиною спрятал и дёргает за ниточку: «Усь, усь!» Игрушки! Остальные рассказы потыристей и позлей — лежать им в столе. Но и пусть лежат! Там им спокойней, и из меня кровь не пьют. Работать-то меня всё равно не отучат, и к зиме или зимою я сделаю сборник из новых вещей на 20 листов. Чем я лучше; или хуже того же живого Леонова или мёртвого Нилина, у которых остались полные столы превосходных рукописей, а свету является бог знает какое варево?!

Очень мы уходились и устали с Маней и подаёмся из дома на месяц. Сейчас у нас Ирина с детьми. 5 апреля мы вместе с ними, всей ордой, улетим в Москву, откуда проводим их в Вологду, а сами числа 10-го улетим в Болгарию, подальше от юбилейной политики, и попробуем отдохнуть вдали от этих глупых немытых рож и не голубых, но всё тех же бездушных российских мундиров.

Насчёт Мельникова-Печерского пока всё спокойно и ни звуку, но они обещали сделать договор к осени. Я, как и ты, становлюсь скептиком и ничему уже не верю. Польке вон два годика, и та настырничает и пробует хитрить, что уж про нас-то и говорить!

Домой вернёмся числа 3-го мая.

Значит, тебя, жену и Севу с весной и с Победой!

Всё лето собираюсь быть здесь, а осенью уеду на юг края, зайду с тыла на известный тебе Амыл — там ещё можно себе принадлежать. Обнимаю. Виктор Петрович

2 апреля 1985 г.

(Ю.Н.Сбитневу)

Дорогой Юра!

Роман я твой прочёл, читал рассказы, читаю затурканный суетой и дерготой. У нас сейчас Ирина с детишками, а 5-го мы уезжаем на месяц в Болгарию отдохнуть. Меня давно туда приглашали, но всё было недосуг, а теперь стало невыносимо от юбилейной и прочей потехи. Надо скрыться от всего этого хоть на месяц. Пятого, только посадим Ирину с детьми на поезд, я сделаю кой-какие дела в Москве, и мы улетим.

Зимой я много чего понаписал, и цензура уже работает в поту, ничего не проходит. Даже то, что считалось «вполне» и было поставлено в юбилейные номера, — слетело, значит, я вполне серьёзно начал работать.

Когда вернусь, дочитаю твою книгу и напишу тебе подробно, а пока на ходу, на скаку, чтоб не терял, поздравляю с весной, с Днём Победы, который если верить Черчиллю, а кому же верить, как не ему, для всех победителей, во все времена был и началом их поражения. Мы не избежим этой участи, и конец наш предрешен, дело только в сроках, но всё делается изо всех сил, чтоб эти сроки ускорить.