Поклон Майе! Я, Мария, Ирина, Витя и Полька целуем и обнимаем вас.

Виктор

15 мая 1985 г.

Красноярск

(Г.К.Сапронову)

Дорогой Геннадий!

Ваш материал это самое серьёзное, совсем, кстати, не поражённое отсебятиной, интересное по форме, глубокое по содержанию из всего, что было со мной «беседовано» [речь о беседе с писателем «Жить честно и много работать», опубликованной 7 мая 1985 г. в иркутской областной молодёжной газете «Советская молодёжь». — Сост.] Не зря Вы так долго ходили за мной. Да ведь и этого мало, нужно умение, талант, а Вы всё сделали по-журналистски талантливо.

И спасибо Вам, что не унизили меня и себя враньём. Меня поразило высокое качество материала ещё и тем, что в нашем городе «высокой культуры» его попросту не пропустили бы, посчитав дерзким.

Я после большой запарки устал, барахлит сердце, и поэтому почерк мой совсем «разгулялся». Закругляюсь. Просто хотелось скорее поблагодарить Вас. Знаю ведь, как Вы ждёте моего письма.

Пришлите, если можете, ещё штук десяток или пяток газет — нужно для детей и друзей.

Поклон Валентину Григорьевичу [Распутину, — Сост.]. Ваш Виктор Петрович

2 июля 1985 г.

Овсянка

(Ю.Н.Сбитневу)

Дорогой Юра!

Такая жизнь идёт — время, как в песок. И писать некогда, и читать тоже, а тут погодка! Два лета после Вологодчины подышал я горным сухим воздухом и так хорошо себя почувствовал, хоть до девок беги. Но вот уже третье лето подряд нету не только лета, но и весны тоже не стало. Нынешний год самый худой. Лето, по существу, так ещё и не началось, а сегодня второй день июля, ждать-то уже и нечего.

Был недавно на водохранилище, рыба, которой отнереститься надо было ещё в апреле, мечет икру сейчас вместе с лещом, карасём и прочей тварью, и не мечет, а выбрасывает груз, где и как попало, изнурённая, лохматая, ничего уже не боящаяся и не желающая — травы нету, трётся об лесины и пенья затопленные. Рыбаки-промысловики за две недели выполнили годовые планы, черпая рыбу, полумёртвую, тощую, всем, чем можно черпать. И тучи мелкого окуня поедают икру, видел даже, как сорожняк и лещ, отупев от такой жизни, ели собственную икру, а окуни, брызгая молоками, охотятся на молодь свою. Что в народе, то и...

Клеща — тучи. Дожди и холода беспрестанные. В лес не суйся, из дому не выходи! Природа начинает с нами обращаться всерьёз. Хватит, побаловались, потерпела она от нас! Один крупный генетик и социолог, умница парень, окончательно меня уверил, что войны не будет, мы не успеем открыть побоище. Сроки существования активных животных и в первую голову человека, а также сильных растений уже очень коротки. Жизнь совсем с планеты не исчезнет, останутся частицы растений, водорослей и мелких, но самых стойких животных, скорее всего крысы, которые, доедая нас, родят тех, кто поест их, потом через миллион лет снова явится миру существо с комиссарскими мозгами и сообразит, что кто не работает, тот лучше и дольше проживёт.

И всё начнётся сначала. Иного биосинтеза не предвидится. Надежда на Вселенную, на иные структуры и иное, не агрессивное, устройство разума. Во что я, грешник, лично на исходе жизни совершенно не верю, ибо видел всю жизнь, как зло неизменно и неуклонно одолевало и одолевает добро. Зло лишь меняет одежды, даже не облик, и прикидывается нагло добром. Последнее постановление о трезвости и налаживании морали нашей — это почти неприкрытая злобная акция против и без того запуганного, затурканного народишка. Те кто сочинил сей документ, прекрасно знают, что исполнять и проводить его в жизнь будут люди, всё уже пропившие, начиная с комиссарских широких галифе, в которые бздеть удобно, и кончая честью и совестью. Они и открыли тихий террор на местах, выгода от которого временная, последствия неоглядные, уходящие в пространства. Да кого сейчас они, пространства, интересуют Переночевать бы сегодня, а завтра, как на фронте, авось переднюем.

Ну ладно, хрен с ними со всеми. Устал я от нашей действительности и от вождей мирового пролетариата, сплошь выдающихся и скромных. Не веришь почитай речи тех рож, которые и сейчас озаряют светом своих невинных глаз кремлёвские президиумы и трибуны, а лучше всего вспомни отцов наших - Маркова и Михалкова. Во достойные сыны своего времени! Глядя на них и слушая их, часто я повторяю про себя и вслух: «Так нам, проблядям, и надо!»

Книгу твою прочёл, и с удовольствием. Особенно рассказы. Вероятно, ты, как и все мы, слишком эмоциональные люди, зажигающиеся накоротко да ярко, всё же не романист и даже не повествователь. Роман твой — это всё те же рассказы, наброски, этюды, обрывки из отрывков, плохо, а то и никак между собой не соединённые. Сваленные вместе, они напоминают литературный капустник, в котором даже я, очень медленно и внимательно читающий книги, совсем заблудился, запутался, как тот герой в рассказе «По ягоды». Великолепном, кстати, рассказе, который покажется скучным горожанам, а меня вогнал в остолбенение, ибо я блудил, бывало, у поскотины, слыша собак и нюхая дым из бань.

Снова с удовольствием прочёл о двухголовом, всё о медведях, понравилось мне и про то, как детки ребёночка сделали и на лестнице его оставили. Быть может, он несколько бесстрастен и, наверное, от этой бесстрастной обыденности ещё более страшный, но я бы так не смог, непременно заорал бы, затопал сапогами, рубаху бы на груди порвал, а потом Марья б чинила рубаху-то.

Сама Марья сейчас в Коктебеле с Витькой, но сегодня, раньше на неделю, возвращается, хотя собиралась год и трепала себе и мне нервы очень сильно, да, видно, жирующих жидов не выдержала. Я их нынче более двух собравшихся вместе уже совсем не переношу, как, впрочем, и хохлацкого отброса, заполонившего матушку-Сибирь. Ну, что тебе ещё о книге? Да ничего. Сам не маленький, всё знаешь. Письмо яркое, уверенное, русское. Прыти молодой и самоуверенности особой я не обнаружил, провалов нет. Быть может, есть рассказы, которые и писать и печатать было необязательно, но они есть у всех у нас — это ведь тоже груз, и он тоже требует разгрузки и ослобонения.