И я боюсь, что с твоим уходом «Сибирячок», если ты не найдёшь на замену такую же сумасшедшую бабу иль мужика, скоропостижно скончается.

Были у меня тут по осени люди из «Мурзилки», и у них дело едва держится, а в провинции, глухой и болтливой, кому нужны добрые дела?

Ну, держись, пока можешь. На будущий год увидимся, придёт черёд четвёртых литературных чтений в провинции.

Рад, что у парня твоего всё хорошо в армии, а то ведь сейчас и им-то беспросветно, душно и одиноко.

Во, блин, боролись за свободу, получили её сверху, а она не наша, не нами добытая и оскалилась, аки вольный голодный зверь. Ну, никто как Бог, может он нам выдал последнее испытание на живучесть и право именоваться человеком. Кланяюсь, целую. Виктор Петрович

15 июля 2001 г.

Красноярск

(М.И.Айнбиндер)

Уважаемая Мириам!

Не гневайтесь на меня. Учусь писать после тяжёлого инсульта. [21 апреля у Виктора Петровича случился инсульт. — Сост.]. Книгу прочитал сразу же с восторгом и гордостью за Васю [речь идёт о книге писем В. Емельяненко к Мириам Айнбиндер «Письма к Ней». — Сост.]. Хотел сразу же написать Вам и попросить нынешний адрес Васи, но болезни одна за другой и работа над последней книгой не оставили мне времени. Книгу сделал, и вот инсульт. Учусь всему — есть, ходить в нужные места. Возвращается память и язык. Книгу выслать не могу, она в деревне, где я не был с прошлого лета, и когда попаду...

Одна обида, что Вы, как советский простой обыватель, упрекнули меня Толстым, у которого был секретарь, поместье, деньги на житьё и полный дом челяди.

Больше писать не могу. Ещё раз простите. Поклон Васе, которого я любил и прежде, а теперь преклоняюсь перед ним. В. Астафьев

31 сентября 2001

Красноярск

(И.Н.Гергелю)

Дорогой Ваня!

В конце апреля у меня случился инсульт, отнялась вся левая половина, сел слух, ослабло зрение. Сейчас я снова начинаю учиться жить, и писать тоже. Оттого я так давно тебе не писал. До конца я так и не восстановлюсь... Бывал на крике отчаяния, если б водился дома пистолет, оборвал бы все эти мучения, ведь жить-то не могу — мысль опережает руку, пробовал диктовать на диктофон, получается чужой текст, ждать, когда восстановится работоспособность, а зачем? В доме более или менее порядок, но это в городе, а в деревне я так за лето и не побывал, без деревни жить не могу, да и не хочу. Вот такие мои дела, брат. Книга, которую я тебе посылаю [сборник рассказов и затесей «Пролётный гусь». — Сост.], взяла мои последние силы, от неё и слёг.

У меня внук остался без работы, внучка учится в техникуме второй год на одном курсе. Кормлю и их, куда денешь, или книги переиздать — хоть немного, но всё ещё платят. Лекарства дорогие, вот беда. Ну пока, целую Вас всех. Вечно Ваш — Виктор. Прощай, однако

14 октября 2001 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Прости, что с большой задержкой отправляю тебе предисловие к «Последнему поклону». Худой я стал работник, учусь заново писать, каждая строка даётся с большим напряжением, но всё же помаленьку налаживаюсь, обещают через год вернуть меня в строй — прошло полгода [Виктор Петрович уже практически был прикован к постели, и предисловие (уместившееся на одну страничку) к переизданию самой своей любимой книги «Последний поклон» стало и последней страницей его творчества. — Сост.].

В ноябре я уйду в больницу на реабилитацию, говорят, там творят чудеса, поживём — увидим, а пока надвигается зима и дай Бог сё перемочь. Твой Виктор Петрович

29 ноября, в 5 часов утра Виктор Петрович умер в своей красноярской квартире.

Через несколько месяцев после похорон Виктора Петровича Мария Семёновна попросила меня приехать в Красноярск, чтобы помочь с архивом. Несколько дней кряду мы разбирали и перекладывали многочисленные семейные фотоальбомы, папки с оригиналами рукописей, читательскими письмами, теперь, за жизненной чертой писателя, требующие другого порядка и расположения на полках семейного архива. Тогда-то Мария Семёновна и показала мне эти листочки, написанные Виктором Петровичем в разные годы ещё задолго до своего ухода. Это были его завещания и распоряжения близким и друзьям на случай смерти, может, и внезапной, ведь тяжкие недуги сопровождали его многие годы нелёгкой жизни.

Работая над составлением этой книги, я поначалу хотел поставить их в хронологическую цепочку эпистолярного повествования, но думаю, что поступаю правильно, выводя эти тексты за пределы времени земной жизни Виктора Петровича, потому как любое завещание открывается после ухода написавшего его.

Все эти тексты даются по времени их написания.

Г. Сапронов

1987 г.

Дорогая Марья Семёновна!

Андрей! Ирина! (нет уже Иры!*) Поля! Таня! Витя! Женечка! Ольга! Арсений! Анатолий!

В грустный для меня день пишу я это письмо — умер наш однополчанин Равиль Аббасович Абдрашитов, в Темиртау, а я заказал себе, как падёт первый боец «из наших», так значит это сигнал к тому, чтобы оставить (успеть оставить) всем вам моё, высоко говоря, духовное завещание.

Но перед этим я напомню вам ещё раз имена своих однополчан, чтобы вы помнили их, если меня не станет раньше их, и поминали добрым словом, а при случае и цветы положили на их могилы

Раньше всех я познакомился, точнее, судьба меня свела с Петром Герасимовичем Николаенко. Мы прошли с ним 21-й пехотный полк, 22-й Новосибирский автополк, 92-ю артиллерийскую бригаду.

Гергель Иван Николаевич живёт в Орске. мне довелось его раненого вынести с поля боя в буквальном, а не в «книжном» смысле этого слова, и потому он первым, ещё в 1946 году, нашёл меня. Сошлись мы с ним весной 1943 года под Калугой, в 92-й артбригаде, ранен он был в Польше, возле речки Вискош.

(*)Эта приписка сделана Виктором Петровичем позже.

Шаповалов Георгий Фёдорович (Жора живёт в г. Жданове) был моим напарником-телефонистом после того, как осенью сорок третьего года я перешёл в связь, и стал моим самым близким другом (плакал, когда меня последний раз ранили) и до сих пор относится ко мне с нежностью, как брат. Познакомились мы с ним тоже в 92-й бригаде.