Из Калифорнии почта шла не очень быстро, но Аллен уверял, что все хорошо, и писал Луису, своему отцу: «Я тут что-то ничего не слышал о суде в последнее время, может, все уже и кончилось. Наверное, скоро The Times напечатает об этом статью». Он был рад, что находится далеко от места событий, зная, что, если бы он был там, это занимало бы у него все время, свободное от сна. Адвокат City Lights Джейк Эрлич решил прибегнуть к свидетельствам местных экспертов, а чтобы показать литературную значимость работы, апеллировал к известным в литературе именам, чтобы доказать художественную ценность произведения. Он призвал Марка Шорера и Лео Ловенталя из Калифорнийского университета в Беркли, Уолтера Ван Тилбурга Кларка, Герберта Бло и Артура Фофа из госколледжа Сан-Франциско, поэта Кеннета Рексрота, новеллиста Винсента Макхью, редактора книжного обозрения San Francisco Examiner Лютера Николса и даже литературного советника армии Соединенных Штатов.

Легкие сомнения появились, когда главным судьей был назначен У. Дж. Клейтон Хорн, ставший печально известным после того, как приговорил пять женщин-лифтеров к просмотру фильма «Десять поправок» и к обязательному написанию сочинения по теме фильма. Но то, как судья Хорн обошелся с делом, можно считать образцово-показательным, он изучил все подобные случаи в прошлом, в том числе и дело по «Улиссу» Джеймса Джойса, и принял во внимание конституционную сторону дела, считая, что обсуждаемая непристойность этой книги не является общественно значимой.

Аллен услышал о приговоре судьи Хорна в Амстердаме. Четвертого октября судья объявил «Вопль» не непристойной. Судья Хорн сказал: «Я не верю, что “Вопль” имеет какое-либо общественное значение. В первой части “Вопля” мы видим изображение ночного кошмара, во второй части рассказывается о том, как разрушительны эти видения в современном обществе для лучших сторон человеческой натуры, все то, что определяется как материализм, конформизм и механизация, ведет к войне. В третьей части рассказывается о человеке, на примере которого автор пытается показать ситуацию в общем. Во вступлении к “Воплю” утверждается, что все на свете свято, в том числе названы и все части тела. А завершается все мольбой жить праведно… Тема “Вопля” – это тема “неортодоксальных и противоречивых идей”. Грубый и вульгарный язык – просто художественный прием, упоминаются и половые акты, но, поскольку книга не имеет абсолютно никакого “социального значения”, она не может считаться непристойной». В заключение он сказал: «Прежде чем назвать то или иное произведение непристойным, следует вспомнить одно выражение “Honi soit qui mal y pense”» [26] – и признал обвиняемых невиновными.

Конечно же, Аллен был очень рад приговору, хотя он и не был таким уж неожиданным, и написал Ферлингетти письмо, в котором спрашивал, кому он должен послать благодарственные письма, и извинялся за все беды, которые тот пережил из-за него. К письму Аллен приложил длинный список людей, писавших статьи, касавшиеся этого дела и способных писать рецензии на книги City Lights, ведь теперь это было довольно знаменитое издательство.

Как только он оседал где-то больше чем на пару дней, Гинзберг тут же начинал получать и отвечать на дюжины писем каждую неделю. Одним из его занятий была переписка с Evergreen Review. Evergreen как раз собирался опубликовать его большую поэму про Мехико «Siesta in Xbalba», а студия Evergreen Records уже выпустила альбом, в котором он наговаривал текст, это были отрывки из «Вопля». Аллен читал плохо, и ему было стыдно за эту пластинку. Ферлингетти заключил сделку с Fantasy Records (Беркли), которая обязалась выпустить полный альбом с записями чтения Аллена его собственных произведений, он приложил все усилия, чтобы Аллен записывался на студии в Париже. Находясь в Голландии, Аллен также продолжал работать литературным агентом. В прошлом именно благодаря ему вышла первая книга Керуака «Город и городок», он способствовал публикации и первой работы Берроуза «Джанки». Гинзберг был глубоко убежден в том, что его друзья – гении, и без устали продвигал их работы.

В Амстердаме Аллен общался с Ферлингетти и City Lights по вопросам авторских прав, копий обложек, отбора стихотворений для второй книги стихов Грегори «Бензин». Как только приехал в Амстердам, он написал Ферлингетти с просьбой предоставить ему список стихотворений, которые туда войдут, чтобы он мог написать вступление, и просил вернуть ему все не вошедшие стихотворения. Он хвалил Ферлингетти за то, что тот хотел опубликовать книгу, несмотря на недовольство многих сан-францисских поэтов, которым не нравилась манера письма Грегори: «Я знаю, что там все игнорируют Грегори, и рад, что ты не делаешь этого, я восхищен его нечеловеческой гениальностью и оригинальностью… Грегори считает, что верный цвет для обложки “Бензина” – яркие сплошные красные буквы на белом фоне. Ты это уже делал где-нибудь? (Красная окантовка? Белая обложка, как моя, красные буквы на белом?) А можно, чтобы было так же ярко, как сплошные красные буквы на знаке Esso [27] ?»

Вместе со вступлением Аллен писал Керуаку и о том, какой должна быть обложка произведения Корсо, и говорил: «Мы объединимся и сделаем так, чтобы его книгу раскупили – большинство, без сомнения, будет ее игнорировать, пока мы не заставим их заметить ее. Если верить Ферлу, все в Сан-Франциско считают его “позером”, поэтому-то он и не хочет публиковать его “Власть”». Из-за стихотворения «Власть» Гинзберг с Ферлингетти даже поссорились. Гинзберг считал, что это одно из величайших стихотворений Корсо. А Ферлингетти считал, что его могут назвать фашистским, в особенности литераторы в Сан-Франциско, и отказался включить его в сборник. Аллен был убежден, что Ферлингетти был не прав, и ловко обошел запрет Ферлингетти, часто приводя цитаты из «Власти» в своем вступлении, специально называя его «неопубликованным». (В дальнейшем оно вышло в следующей книге Корсо, выпущенной New Directions, «День рождения Смерти».)

Керуак согласился, и в сообщении на обложке написал, что Грегори «возвышается словно ангел над крышами и так же сладко, как Карузо и Синатра, поет итальянские песни, только он поет их словами. “Милые Миланские холмы” живут в его ренессансной душе, вечер спускается на горы».

Наступала осень и, проведя две недели в Бенилюксе, Аллен, Питер и Грегори сели на поезд на центральном вокзале Амстердама: вскоре каналы и старинные дома сменились низкими зелеными равнинами, дренажными канавами и коровами, а над ними простиралось огромное небо южной Голландии, и лишь бешено вращавшиеся ветряные мельницы нарушали покой.

Едва поселившись в Бит Отеле, они принялись исследовать Париж. В полдень они поднимались на фуникулере на Сакре-Кер и с террасы смотрели на Париж, весь освещенный огнями, а потом брели обратно по узеньким улочкам Монмартра, мимо крошечного виноградника на улице Сент-Винсент, кафе и скверов. Они частенько заглядывали в Нотр-Дам, стоявший напротив на другом берегу Сены, удивляясь окнам-«розам». Они обнаружили, что после косяка марихуаны цвет северной розы кажется невероятно насыщенным, большая ее часть состояла из голубого дымчатого стекла 1270 г. и изображала деву в окружении пророков, королей, судей и патриархов. Они проходили под устремленными вверх контрфорсами, похожими на ноги паука, окружающие апсиду и, заплатив пожилой леди в кассе пару франков, залезали на башню, чтобы увидеть горгулий Виолле-ле-Дюка. Грегори посвятил им стихотворение: «…Они так установлены / Вытянуты горгульи шеи / Сидящая на корточках задумчивость с рвущимся с уст криком…»