Вадим немного подождал, убедился, что она заснула – провалилась в нездоровый, тяжелый сон, на грани с небытием, – взял ключи от Машиной машины, документы и вышел из квартиры. Перед выходом закурил и, проходя мимо холодильника, со злостью ткнул зажженной сигаретой в надутый воздушный шар, пристроенный Машей за ниточку к магниту. Звук лопнувшей резины – это было последнее, что слышала Мария.

В полной тишине в темноте раздался резкий звон бьющегося стекла. Легкая занавеска поднялась ворвавшимся ветром к потолку, затрепетала в вышине развевающимся знаменем. Злобный мат, глухое падение тяжелого тела, громкий топот шагов.

Маша краешком сознания почувствовала, как перевернулось в пространстве ее туловище, заболталась из стороны в сторону голова. «Вадим, не тряси меня», – хотела попросить она, но из горла вырвался лишь слабый, протяжный стон. Туловище вернулось обратно, в прежнее положение, шаги удалились в сторону прихожей.

Маша начала постепенно приходить в себя, вспоминать так славно начавшийся вечерний «праздник», прохладное шипучее шампанское, букет астр в хрустальной вазе, розовый воздушный шар. Вадик обещал ей рассказать про Мишку, сказал, что все закончилось…

Маша с трудом раскрыла глаза, увидала светлый силуэт в дверном проеме. Ангел.

Квартира наполнилась светом, звуками, голосами, спешными шагами. Кто-то бежал, что-то говорил, и голоса эти казались ей смутно знакомыми, уже где-то слышанными. Ангел, блеснув очками, приблизился, низко наклонился над Машей и нецензурно выругался.

– Как она? Жива? – Этот голос она слышала не так давно.

– Жива. – Ангел ответил голосом, который она слышала очень давно, много-много раз. «Мурка, нельзя девочке быть такой доверчивой». – Ранена, что ли? Кровь везде…

– Это твоя кровь, Мишаня, ты, вероятно, поранился, когда стекло выбивал. Нужно перевязать. – Этот голос навевал воспоминания о природе, зелени, запахе сена и молока. «Я его слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила».

– Моя? Да, моя. Меня потом перевяжем. Дайте мне полотенце, я замотаю руку. Да господи боже, что с ней такое? Как неживая. Маша?!

– Да жива она, может быть, укололи чем-то? Снотворным или наркотиком?

– Ребята, да она у вас пьяная. От нее алкоголем за версту разит. Маша!

– Мурка!

– Машенька!

Опять с силой затрясли. Внутри нее все перевернулось, через черепную коробку изнутри прокатился асфальтовый каток. Оставьте, верните как было, верните праздник! Праздник с шампанским и шариками. Мария снова застонала.

– Да оставьте вы девочку в покое, в самом деле. Как дети малые. Проспится, и все в порядке будет, головой денек-другой помучается. Живая она, все хорошо. Михаил, отнесите ее в комнату, положите в кровать, одеяльцем укройте. – Маша вспомнила, как именно этот голос что-то рассказывал ей про пальмы и отпуск. – Нет, веселые вы ребята. Я, Киф, до встречи с тобой сколько лет жил себе тихо, на работу – домой, в выходной с внуком в зоосад, а стоило тебя встретить, в первый же день в приключение попал. Это в мои-то годы! По окнам лазить, за бандитами бегать… Коля, ты тоже, может, ляжешь? Тебе врач лежать велел, а ты преступников ловишь, не удержишь тебя в кровати.

– Да отстань ты, Димыч! Я живучий, меня так просто не задавишь. У меня организма крепкая, закалка. А если бы я в кровати остался, а Мишаня один не справился? Нет, в таком деле страховка нужна…

– И правда, Николай Степанович, прилегли бы пока. Она не скоро еще в себя придет, – говорил тот, кто мягко и осторожно поднял ее с дивана, понес. Ангел. – А еще лучше вас обратно в больницу отвезти. Утром хватятся, а вас нет.

– Нет, Миша, я пока не увижу, что с ней все в порядке, никуда не поеду. Я доктору позвоню утречком, объяснюсь. Но раз вы такие заботливые, то прилягу, а то голова у меня кружится что-то.

– Вот, пока вы все по койкам разбрелись, лазарет устроили, мы с Михаилом поедим. Михаил, вы есть хотите? Я после работы сразу в больницу к Кольке поехал, пообедать не успел, а там вы звоните – такое дело! – не до еды уже было. Люди порядочные в это время уже поужинали и спать легли, десятый сон видят, а старый профессор с утра маковой росинки во рту не держал. Что тут у нас имеется?

Профессор Заблоцкий – который двояков не ставит и классный препод – по-хозяйски изучал содержимое кастрюлек и мисок, убирал со стола грязную посуду, ставил чистые тарелки.

– Дмитрий Семенович, я вам компанию составлю, – отозвался Михал Юрич, возвратившись на кухню. – Я тоже что-то проголодался, отвык по стенам лазить.

– Я вообще удивляюсь, как вы это сделали, шутка ли, последний этаж, высота такая, – не переставал удивляться профессор событиям этого безумного дня.

– А не знаю, – беспечно отозвался Михаил с набитым ртом, – я всего раз так лез, лет пятнадцать назад. Мама в санаторий уехала, а я ключи потерял. Там, главное, с пожарной лестницы на выступ попасть и вниз не смотреть. Но, должен сказать, в прошлый раз это как-то легче было.