Всего только год назад она сама стояла на мосту, а внизу, под ней, проплывали цветные лоскутки теплоходов, и музыка с них разносилась над водой, и голоса экскурсоводов доносились. «Памятник эпохи позднего барокко был возведен архитектором…» И Маша до смерти боялась и этого города, где родилась и выросла когда-то, и людей вокруг, и туманного своего будущего. Не раз за прошедший год Маше чудилось, что ничего у нее здесь не получится, не выйдет. Казалось, что затея с возвращением – пустая затея. Казалось, что никогда она больше не сможет почувствовать сердцем ритм большого города. Вспоминались слова Гавриловны, что на плече у Маши сидит ангел. Так вот, ни разу за прошедший год не почувствовала его Мария на своем плече, казалось, он упорхнул на следующий день после возвращения, тогда, на кладбище, когда упала на плечо сухая тополиная веточка.

Оно и понятно, ангел, он охранять должен, а Марию больше не нужно было охранять. На всех ангелов-то не напасешься. Ангелы, они, видать, как доктора в больнице – каждый сразу нескольких больных ведет. Или как инспектора в пенсионном фонде – один инспектор на несколько фирм и предпринимателей. Видно, кому-то все это время ангел был нужней, чем ей, Маше, она не в обиде, она справится.

На плечо словно бы мягко что-то опустилось – непокорные волосы ветром забросило на шею.

– Девушки дорогие, вы не могли бы меня сфотографировать?

Мужчина навис над подругами, настойчиво протягивая фотоаппарат.

Среднего роста, плотный, темноволосый, с коричневым загаром и словно дубленой кожей на лице. Одет в джинсы и рубашку в клеточку, совершенно обыкновенный. Самый-самый обыкновенный молодой мужчина лет тридцати с хвостиком. И фотоаппарат у него самый простой, даже не цифровой.

Мужчина широко улыбнулся:

– Я сейчас вот так сюда присяду, а вы меня щелкните, чтобы на заднем плане вон тот дом было видно, с колоннами, хорошо?

Не переставая улыбаться, он вложил Маше в руки свою «мыльницу». Мария встала, подождала, пока он пристроится в кресле, поймала в объектив и мужчину, и «дом с колоннами», нажала на кнопку.

– Давайте я еще раз сфотографирую, в другом ракурсе, – предложила она, мужчина Маше понравился, он очень напоминал ей Мишу. Только у Мишки стрижка всегда волосок к волоску, а у этого обыкновенная, волосы дыбом, у Мишки золоченые очки, а у этого просто мелкие морщинки вокруг глаз, у Мишки рубашки из Европы, а у этого с рынка. И руки: у Михал Юрича руки красиво вылепленные, с тонкими пальцами и гладкими ногтями – он на работе ничего тяжелее мобильного в руках не держал, а у хозяина фотоаппарата рабочие мужские руки с трещинами на пальцах и намертво въевшейся в них чернотой. Маша успела разглядеть, когда он фотоаппарат протягивал. Но улыбка зато замечательная, легкая и открытая, озаряющая лицо, в одно мгновение превращающая его из обыкновенного в совершенно особенного.

Маша тоскливо представила, как Александра сейчас потащит ее вниз, в салон, и там в очередной раз начнет вправлять мозги, рассуждая о том, что «приезжие нам не нужны». А кто из питерцев в одиночку станет кататься на речном трамвайчике и фотографироваться на фоне достопримечательностей? Да к тому же называть домом с колоннами Шереметевский дворец.

Но Александра вдруг проявила несказанную милость.

– А хотите мы вместе с вами сфотографируемся?

– Ох, очень хочу, девчонки! Всячески! – обрадовался мужчина и снова заулыбался. Он улыбнулся, и Маша поняла, что и Саша купилась на его улыбку, такую улыбку невозможно оставить незамеченной. – Буду всем показывать, какие в Питере красивые девушки живут.

– А жена по голове не настучит за красивых девушек? – полюбопытствовала Саша, поплотнее придвигаясь, засовывая руку ему под локоть.

Маша снова щелкнула кнопкой фотоаппарата.

– Нет, не настучит. В прошлом осталась жена, я теперь абсолютно неженатый и всячески свободный. Как кот, который гуляет сам по себе.

– А имя есть у котика? – не унималась Саша.

– Ох, девчонки, простите, я сразу должен был представиться. Меня зовут Вадим.

– Я Александра, а это Маша.

– Машенька, а можно я с вами тоже сфотографируюсь?

Они еще поснимались на фоне памятников, в основном Маша снимала Вадима. Отчего-то ей очень приятно было разглядывать его в видоискателе.

– Ну до чего красиво, до чего же красиво у нас! Чистая Венеция! – с чувством воскликнул Вадим.

По каналу взад и вперед сновали катера и теплоходики, образовывая поминутно заторы, вспенивая позади себя остро пахнущую водорослями воду. Почти с каждой посудины неслась громкая музыка, чем меньше лодчонка, тем музыка громче, – отчего-то одна попса, – она перемешивалась с мелодиями многочисленных плавучих кафешек, болтавшихся на воде на приткнувшихся к причалам понтонах. Солнце слепило глаза, отражаясь от воды бесконечными серебристыми бликами. Яркие, разноцветные толпы народа украшали собой набережные. Да, красота!

– А вы, Вадим, наш, местный? – обрадовалась Маша.

– Да, теперь местный, – чуть задумавшись, уверенно ответил тот. – А если совсем точно, то стану местным уже совсем скоро. Я, девчонки, здесь теперь служить буду.

– А где вы работаете? – хором воскликнули подружки.

– Я, девушки, военный. Я не работаю, я служу. Всячески, – строго поправил Вадим.

– А где служите? – снова хором.

И здесь Вадим сник, улыбка ушла с лица, тяжело вздохнул.

– Я, девушки, понимаете, в таком месте служу… В общем, когда я женщинам говорю, то они большей частью пугаются. Ладно, что уж там… я во внутренних войсках служу, в системе исполнения наказаний.