Каролина подумала о своих письмах, признаниях, шедших из глубины сердца и чернильными строчками перетекавших на бумагу. Она уж и не помнила, о чем писала. Наверное, о каких-то событиях из жизни Фебы, о своих надеждах, мечтах, страхах.

– Где? – полюбопытствовала она. – Где вы храните мои письма?

Вопрос его удивил.

– В фотолаборатории над гаражом, в столе, в нижнем ящике. Он всегда заперт. А что?

– Я думала, вы их не читаете, – объяснила Каролина. – Мне казалось, я пишу в пустоту. Может, потому я и чувствовала себя так свободно – писала все подряд.

Дэвид потер щеку. Она помнила этот его жест – признак усталости или огорчения.

– Я читал. Поначалу, если честно, заставлял себя. А потом мне стало важно знать, что с вами происходит, хоть и было больно. Благодаря вам я получал зарисовки из жизни Фебы. Так сказать, фрагменты вашего существования. Я ждал их.

Каролина припомнила тот насквозь сырой день, когда она отослала Фебу вместе с котенком Дождиком в детскую – переодеваться в сухое, а сама с яростным наслаждением разорвала свое письмо к нему, на четыре части, на восемь, на шестнадцать, и, как конфетти, высыпала обрывки в мусорную корзину. Она праздновала свою победу. Все. Вопрос закрыт. В тот миг ее нисколько не заботили чувства Дэвида.

– Я не могу ее потерять, понимаете? Очень долго я была зла на вас, но к тому времени уже боялась, что если вы с ней познакомитесь, то решите отнять у меня. И я просто перестала писать.

– Я вовсе не собирался этого делать.

– Вы многого не собирались делать, – возразила Каролина, – но ведь сделали.

Дэвид вздохнул, и она представила, как он ходит из комнаты в комнату по ее пустой квартире и понимает, что она уехала навсегда. Сообщите мне о своем решении, сказал он. Вот все, о чем я прошу.

– Если б я не увезла ее, – добавила она тихо, – вы могли бы передумать.

– Я не остановил вас! – Его голос звучал резко. – А мог бы. На поминальной службе вы были в красном пальто. Я видел вас. И видел, как вы уезжали.

Каролина почувствовала себя до обморока опустошенной, будто сдувшийся воздушный шарик. Неизвестно, чего она ждала от сегодняшней встречи, но, представляя себе разговор с Дэвидом, помыслить не могла о таком противостоянии: его гнев и горе, ее горе и гнев.

– Вы меня видели? – переспросила она.

– Я поехал к вам на квартиру сразу после службы. Думал, найду вас там.

Каролина закрыла глаза. А она уже ехала по автостраде к новой жизни. Они с Дэвидом Генри разминулись на минуты. Как много зависело от той встречи, если бы она случилась. Насколько иначе могла повернуться жизнь.

– Вы не ответили, – кашлянув, проговорил Дэвид. – Вы счастливы, Каролина? А Феба? Она здорова? Как ее сердце?

– Сердце? Отлично, – ответила Каролина, вспоминая ранние годы и свое постоянное беспокойство о здоровье Фебы, бесконечные походы к врачам, дантистам, кардиологам, отоларингологам. Но Феба выросла; она здорова; любит играть в баскетбол на дорожке у дома и танцевать. – Когда она была еще маленькая, я прочла кучу книг. Судя по ним, ей давно следовало умереть, а она в полном порядке. Думаю, ей повезло: у нее никогда не было проблем с сердцем. Она любит петь. У нее есть кот Дождик. Она учится ткать. Этим сейчас и занимается. Дома. – Каролина с восхищением покачала головой. – Она ходит в школу. Самую обычную среднюю школу. Правда, пришлось повоевать, чтобы ее туда взяли. А теперь она почти взрослая, и что будет дальше, я не знаю. У меня хорошая работа – в клинике на полставки. Мой муж… он все время в разъездах. Феба ежедневно занимается в специализированном интернате, у нее там много друзей. Быть может, выучится на секретаршу. Что еще? Вы, конечно, избавили себя от многих хлопот и печалей. Но, Дэвид! Вы потеряли и много радости.

– Я понимаю, – прошептал он. – Даже не представляете, как я это понимаю.

– А вы, Дэвид? Счастливы? – спросила она, снова изумляясь тому, как он постарел. Она все еще не могла свыкнуться с мыслью, что после стольких лет видит его здесь, рядом с собой, в этой маленькой комнатке. – А Нора? Пол?

– Не знаю, – медленно проговорил он. – Я счастлив, насколько это возможно. Пол очень умен и мог бы заняться чем угодно, а он играет на гитаре и собирается поступать в Джуллиард. По-моему, он совершает ошибку, а Нора со мной не согласна. Словом, все непросто.

И вновь Каролина подумала о Фебе: как она любит убирать в доме и все раскладывать по местам, как напевает про себя, когда моет посуду или протирает полы, и всем сердцем любит музыку – но никогда не научится играть на гитаре.

– А что Нора? – повторила она.

– У нее свое туристическое агентство. Ее тоже часто нет дома. Как вашего мужа.

– Туристическое агентство? – изумленно повторила Каролина. – У Норы?

– Сам удивляюсь. Но фирму она купила давно и отлично справляется.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и организатор выставки протиснулся внутрь. Его голубые глаза горели тревожным любопытством. Он нервно провел рукой по волосам и произнес, заикаясь:

– Доктор Генри, видите ли, в зале масса людей. Мы надеялись, что вы… м-м… пообщае тесь с ними. У вас все в порядке?

Дэвид посмотрел на Каролину, колеблясь, но с очевидным нетерпением, и Каролина поняла, что через секунду он развернется, поправит галстук и уйдет. Что-то, тянувшееся годами, заканчивалось в этот момент. Не уходи, мысленно попросила она, но настырный служитель муз кашлянул, криво усмехнулся, и Дэвид сказал ему: