— Верно, правильно говорит Магома. Ты и ему, мулла, и нам говорил это. Кричал и обещал свести за долги коней и корову! — сразу шумно заговорили в толпе.

Мулла злым и вместе с тем деланно-смиренным голосом сказал:

— Аллах вам судья, аллах!

Гази-Магомед, быстро из-под бровей глянув на укоризненно качавшего головой муллу, обратился к собравшимся:

— Завтра на джамаат все, кто имеет расписки и жалобы на долги, приходите. Там рассудим, справедливо и по совести и тех, кто давал деньги и продукты в рост, и тех, кто по бедности и от голода брал их!

Шамиль, пытливо и настороженно наблюдавший за кадием, старшиной и муллой, заметил, как вытянулись их лица и как они обменялись быстрыми и тревожными взглядами.

— А теперь, братья, — заканчивая беседу, сказал Гази-Магомед, — идите по домам, отдыхайте, обдумайте то, что мы говорили, а утром, если бог того захочет, мы снова встретимся с вами на джамаате. Да будет мир и аллах с нами!

— Прошу остановиться у меня, — кланяясь Гази-Магомеду, попросил старшина.

— Или у меня. В сакле моей хватит места для всех, есть две кунацкие, найдутся и ковры и мутаки, — любезно предложил мулла.

— Спасибо! Мы ночуем у Hyp-Али, — коротко ответил Шамиль, и, сопровождаемые жителями аула, Гази-Магомед, Шамиль и мюриды вышли из мечети.

Аварец, все это время старавшийся быть в толпе незамеченным, внимательно и неотступно наблюдал за Гази-Магомедом и его людьми.

Ему, привыкшему к жизни в услужении при дворце аварских властителей, было странно и ново слышать такие вольные, непочтительные слова о влиятельных в горах людях; и в то же время, прислушиваясь к горячим и страстным речам, он не мог не согласиться с тем, что говорили бедняки о своих долгах, о продажности беков и богатеев. Он сам, и его брат, и отец который уж год были в неоплатном, никак не заканчивавшемся долгу у ханши и ее сына Абу-Нуцала. Каким образом рос этот долг и почему он не был погашен до сих пор, аварец никак не мог понять. Он знал, что если судить по справедливости, то все взятое давно-давно было выплачено ханше им, его братом и их стариком отцом.

Абу-Бекира поразило присутствие духа и хладнокровие, с которым Гази-Магомед встретил наведенный на него пистолет елисуйского бека. Бесстрашие и твердость Гази-Магомеда расположили Абу-Бекира к нему, а отношение жителей аула показало аварскому посланцу, что человек, которого так поносят ханы, любим народом..

«Он поистине праведный человек, иначе почему бы его так возненавидели русские и беки!» — не сводя внимательных глаз с Гази-Магомеда, думал он. И когда закончилось собрание в мечети и народ, пропуская вперед гостей, шумно высыпал на площадь, Абу-Бекир неуверенно оказал Нур-Али:

— Друг, праведник и его люди хотят остановиться у тебя. Как быть? Я думаю, что помешаю тебе разместить гостей. Позволь мне переночевать в конюшне, а утром отправиться в путь.

— Ты хочешь обидеть и хозяина и нас? Или ты не хочешь разделить с нами пищу? Разве ты враг нам? — беря его за рукав, спросил Гази-Магомед, слышавший слова аварца.

— Нет, праведник, я не враг, но я чужой, издалека приехавший человек.

— Чужой ты пока. Если ты мусульманин и человек мужественный и справедливый, ты завтра же станешь нам другом и братом. У Нур-Али не может быть плохого и неверного друга.

Часть мюридов, сопровождавших Гази-Магомеда, расположилась в соседних саклях и дворах. Другая часть несла караул во дворе Нур-Али.

Возбуждение и шум, охватившие аул, еще долго не утихали на улицах.

Вымыв руки и поужинав вареной бараниной и круто сваренным хинкалом, Гази-Магомед, Шамиль и Рамазан, один из мюридов, приближенный имама, сняли шашки, кинжалы и, сбросив черкески, уселись на полу, на грубом домотканом ковре, вполголоса беседуя между собой. Аварец Абу-Бекир сидел возле Шамиля, с почтительным вниманием слушая беседу.

— А что у вас, в Хунзахе? Как относится народ к шариату и очищению себя от грязи и блуда? — поднимая на аварца глаза, неожиданно спросил Гази-Магомед.

— Народ еще мало знает о тебе и твоем учении, — застигнутый врасплох, ответил аварец.

— Это все сказано в коране. Это вовсе не мое учение. Я лишь повторяю слова святой книги. Шамиль, возьми себе на память о сегодняшнем случае пистолет этого глупого елисуйского мальчишки. — Говоря это, Гази-Магомед протянул Шамилю пистолет, который час назад едва не лишил его жизни.

— Аллах спас тебя от гибели. Это чудо, несомненно, содеяно богом, — сказал Рамазан.

— Зачем говоришь речи, несвойственные мужчинам, друг? — спокойно возразил ему Гази-Магомед. — О каком чуде ты говоришь, и зачем аллах будет показывать его на мне. Не-ет! Просто этот глупец недостаточно сильно нажал тугой курок, и кремень не дал искры. Я знаю эти пистолеты, это работа казанищинских мастеров, но если бы пистолет делали оружейники Кубачей или русские, голова моя была бы пробита этим безумцем.