— А мне что? Когда дерутся две собаки, третья не приставай! — нагло сказал старшина, проводя ладонью по усам.

— Постойте, правоверные, погодите, — поднимая кверху руку, сказал все это время молчавший Гази-Магомед. — Не годится напоминать животному о законах, которыми живут люди! Скотина не поймет слов человека. Они не дойдут до ее сознания!

— Это обо мне? Это я — животное? — вскипая гневом, завопил бек.

— Конечно! Если бы ты был человеком, ты вел бы себя подобно остальным. Закон, адаты и приличия должны почитаться всеми!

— Я высокорожденный бек, мой дядя владетель ханства, у меня дома десятки слуг таких, как ты, мерзавец! Они лижут мне пятки, если я разгневаюсь на них, и ты смеешь называть меня скотиной!! — высоким, дребезжащим от злобы и гнева голосом закричал он. — Я освобожу народ от дряни, которая загадила его душу. Я размозжу тебе голову! — выхватывая из-за пояса пистолет, завопил он и, не целясь, направил его прямо в лицо спокойно стоявшего перед ним Гази-Магомеда.

Толпа дрогнула и замерла в страхе.

— Умри, змея! — хрипло выкрикнул бек, спуская курок.

Шамиль рванулся вперед, но было уже поздно. Курок пистолета щелкнул, и этот звук среди внезапно стихшей, охваченной ужасом толпы отозвался особенно зловеще и сильно.

Но выстрела не было. То ли кремень пистолета не дал искры, или отсырел порох, но пистолет, наведенный на голову спокойно и презрительно глядевшего на бека Гази-Магомеда, не выстрелил.

— Аллах акбар! Чудо!! Пророк спас своего посланца! Чудо! — послышались взволнованные голоса, и, пораженные случившимся, охваченные благоговейным трепетом, люди закричали: — Аллах! Да здравствует имам Гази-Магомед! Нет бога, кроме бога!

Шамиль с силой схватил и вывернул руку стрелявшего, вырывая из пальцев пистолет. Двое горцев и онемевший от ужаса Нур-Али, схватив бека, обезоружили его, сорвав с него кинжал и шашку.

— Не прикасайтесь ко мне, хамы, грязные свиньи, не смейте касаться меня! — вопил бек. — Твое счастье, собака, что на полку пистолета я забыл подсыпать свежего пороху, — извиваясь в руках связывавших его людей, кричал бек.

— Сейчас мы это проверим!

Гази-Магомед взял из рук дрожащего от гнева Шамиля отобранный у бека пистолет. Он взвел курок и, подняв над головой пистолет, с силой нажал курок. Брызнул огонь, раздался выстрел, и облачко порохового дыма поплыло по воздуху. Люди оцепенели. Кое-кто попадал на колени, кто-то из стариков забормотал молитву, подхваченную другими. Переждав минуту-другую, Гази-Магомед спокойно сказал:

— Пока я не выполнил долга, возложенного на меня, — он поднял вверх руку, — богом, я не умру! И не тебе, жалкий человек, бороться с судьбой! Заприте его в арестную яму, а завтра пусть суд стариков решит, как следует поступить с этим ничтожным человеком! — И, пройдя между низко кланявшимися ему людьми, с благоговейным трепетом провожавшими его, Гази-Магомед направился к мечети.

Совещание было недолгим. Шамиль спокойным, твердым голосом потребовал от жителей аула клятвы на коране. Гази-Магомед и его мюриды призывали мусульман, не отвернувших свое лицо от аллаха, оставить позорные привычки, занесенные в горы из чужих земель.

— Пьянство и блуд, корысть и ростовщичество, презрение к бедноте, пресмыкательство перед сильными, трусость, продажность, измену! Братья правоверные, мужчины! Вслушайтесь в эти слова, они не мои и не нашего прославленного учителя Гази-Магомеда. Нет, они написаны в несомненной книге и переданы пророку аллахом! Кто посмеет противоречить им, кто, безумец, восстанет против воли и мудрости аллаха? Только кяфир, проклятый богом, только тот, кто продался шайтану и отверг божье слово! Люди на земле рождаются одинаково, и все они умирают, пройдя свой жизненный срок. Никто не минет своей судьбы, но всякого за гробом ждет то, что заслужил он здесь, на земле, своими делами! Одних, истинных мусульман и сторонников бога, ждет райская жизнь и источник радостей зем-зем, других, детей сатаны и порока, ожидают муки и вечный позор! И каждый из нас сам выбирает себе тот путь, ту судьбу, которая ожидает его после смерти! Тунеядцы, лодыри, живущие за счет людей труда, не попадут в рай! Их ждет огонь и вечные муки. Блудники и трусы, негодяи, для которых серебро дороже жизни и слез его близких, пойдут в ад. Джехеннем [74] будет их вечным жилищем!

Слушатели молчали. Шамиль обвел взором людей и страстно закончил:

— Покайтесь, братья! И пока не поздно, спасите свои души от ада! Вернитесь к богу, исполняйте заветы пророка, будьте мусульманами, людьми, достойными жизни на земле и вечного блаженства после смерти. Аллах велик и милостив, и он простит заблуждавшихся, но вернувшихся на правильный путь людей, — сказал Шамиль, отходя в сторону Гази-Магомеда.

— Что мы должны делать, о праведник, как нам вернуться к милости аллаха? — простирая к Гази-Магомеду руки, взволнованно выкрикнул кто-то из толпы.

— Идти по пути, указанному пророком. Быть мусульманином, и главное, нам надо накопить силы. Впереди большая борьба, впереди испытания, в которых нам нужно единство всех мусульман.

— Верно, правильно, божий человек! — послышались возгласы.

— Все мы — божьи люди. Все мы исходим от аллаха и все возвращаемся к нему. Правда, честность, бескорыстие, любовь к свободе — вот что должно заполнять нас. Не бойтесь быть праведными, за это заплатит вам аллах, а окружающие будут благословлять и почитать вас. Горе тем, кто забудет бога и пророка! Смерть и бесчестие будет их уделом!